Продажная верность
Шрифт:
Отец смеется за моей спиной, когда я захлопываю первую дверь, не в силах сдержать своего разочарования. Когда подхожу к следующей двери, я тупо смотрю на нее, делая глубокий вдох через раздувающиеся ноздри. Если выйду отсюда в таком состоянии, то именно я буду тем, кто совершит следующее нападение на Армато. Хотя, возможно, они на это и рассчитывают.
Я закрываю глаза, выдыхая воздух, который задерживал в легких, и открываю дверь на игорный этаж. Успокаивающий звон колокольчиков и мерцающие огни приветствуют меня. Я подхожу к четвертому столу, за которым
Охрана этажа удвоилась, с тех пор как я был здесь. Я сажусь рядом с пожилым мужчиной. Он не смотрит в мою сторону, бросая на стол несколько фишек.
— Я думал, у нас есть прочное соглашение — вы остаетесь на своей стороне, а мы на своей?
Перед раздачей я бросаю на стол несколько фишек из кармана. Я не смотрю на свои карты, прежде чем постучать по столу и взять еще одну. Затем стучу еще раз.
— Идешь вслепую? — он поднимает бровь и, наконец, смотрит на меня.
Я делю свои карты и снова стучу. Просто хочу поиметь его с подсчетом карт:
— Какой сейчас счет?
Ругань заставляет нас обоих обратить внимание на моего отца, пересекающего зал казино.
— Я пришел только для того, чтобы преподнести тебе подарок на блюдечке с голубой каемочкой, — Армато смотрит на свои карты, отмахиваясь от остальных.
— И зачем тебе это?
— Прошли годы. Давай оставим прошлое позади, — мы все переворачиваем карты, и казино выигрывает весь стол. Армато обналичивает свой банк, а я безразлично пожимаю плечами.
Я ему не доверяю.
Он поднимается, и я встаю рядом с ним.
— Зачем ты здесь? — мы отходим от стола, и я веду его к выходу. Весь наш разговор будоражит мои чувства. Он явно что-то задумал.
— Я хотел увидеть все своими глазами.
Оглядываюсь через плечо, ожидая, что пистолет будет направлен прямо мне в голову. Его руки в карманах, а охрана этажа теперь утроена. Если я умру, он не выберется живым. Я наклоняю голову, понимая, что что-то упускаю.
— Ты можешь поблагодарить меня при следующей встрече, — он хлопает меня по руке, и направляется к выходу из здания.
Я морщу лоб в замешательстве, смотря на его удаляющуюся спину. Не успеваю среагировать, как взрывается входное стекло. Меня отбрасывает назад, из-за сильного взрыва осколки стекла разлетаются во все стороны.
Казино разражается криками и смятением, все разбегаются кто куда.
Я поднимаюсь на ноги и выбегаю за дверь, стекло хрустит под моими ботинками. Армато забирается на заднее сиденье своей машины и машет мне рукой, когда я замечаю отца, лежащего на земле. Заминированная машина взорвалась, снося крышу с «Камаро» моего отца, и металл загорелся.
Вот и все. Кто-то убил его. Облегчение, какого я никогда не испытывал, разливается по моему телу, пока я осматриваю дорогу, чтобы понять, не будет ли повторного нападения. Все, кажется нормальным, не считая пылающего беспорядка, оставшегося после взрыва, и паникующих людей, в спешке покидающих здание.
Я качаю головой, выходя из ступора, и бросаюсь к отцу. Его нога шевелится, и он со стоном открывает глаза.
— Ты ранен? — спрашиваю,
— Это не первое покушение на меня, мальчик. Они уже должны знать, что меня нельзя убить.
Он встает на четвереньки, и я с недоверием наблюдаю, как он поднимается. Отец вытирает пыль со своего грязного костюма и поправляет галстук, как будто его машина только что не взорвалась прямо у него перед носом.
— Созови семейный совет после того, как мы расплатимся с копами, и ты возьмешь казино под контроль.
Джиневра (23 года)
— Джиневра, дорогая, — зовет моя мама из своего кресла-качалки в гостиной. Она сидит в той же позе, что и утром, когда я уходила на работу. Она смотрит в окно, полностью закутавшись в одеяло. Мама снова худеет, а ее депрессия становится все сильнее. Я пытаюсь вспомнить, оставила ли ей лекарство утром, но как ни стараюсь, не могу. Эти спады, через которые мы часто проходим, изматывают меня. Я их терпеть не могу.
Смотрю на столик рядом с ней и замечаю, что сэндвич, который я приготовила для нее на завтрак, лежит нетронутым, а вокруг него кружат несколько мух. Мои плечи готовы поникнуть, но я расправляю их. Есть не так уж много вещей, которые я могу контролировать, и моя мать не из их числа.
— Да, мам?
— Подойди сюда, чтобы я могла видеть тебя.
Я подхожу к окну, чтобы увидеть ее лицо. Она так и не оправилась после того, как мы потеряли отца, и с тех пор тени преследуют ее печальные голубые глаза. Он был любовью всей ее жизни, и она умерла в тот день вместе с ним. После его смерти я мгновенно повзрослела, потому что стала готовить еду, стирать и убирать в доме. Моя мать не могла встать с постели, чтобы позаботиться о нас, своих детях.
Когда девочки моего возраста выходили на улицу, я постоянно проверяла свою маму. Именно я засиживалась допоздна, переживая из-за того, что Джуд, мой брат, еще не вернулся домой. И когда он возвращался, я перевязывала его после драки или пыталась дотащить его бессознательное тело до ванной.
— Купи новое платье на вечеринку в честь дня рождения Сорена, и не одно из так называемых винтажных, в которых ты щеголяешь с важным видом. Что-нибудь новое, — она делает ударение на слове «новое», и я, скрипя зубами, заставляю себя улыбнуться.
— Нет нужды, я не пойду, — бесстрастно отвечаю я. Мои мышцы напрягаются от усилий, которые мне требуются, чтобы сохранить улыбку.
Моя мать пытается встать, ее руки трясутся, когда она держится за подлокотник кресла, прежде чем выпрямиться. Когда она успела так ослабеть и постареть? Она выглядит, по меньшей мере, на двадцать лет старше своего возраста. Мне бы хотелось, чтобы однажды она вернулась к нам и увидела, что мы здесь ради нее.