Продлёнка
Шрифт:
— Почему это?
— Потому что вредно усыпляться на голодный желудок.
Опять этот суп!
Продлёнка смеётся. Ей, продлёнке, только этого и надо — посмеяться над человеком. Тем более над таким, который всех задерживает, застрял над тарелкой.
Тут кто-то тихо тронул Васю за рукав. Обернулся — рядом стоит Женя Соловьёва. Тихая девочка, незаметная. Слишком уж незаметная. Девочка должна быть яркой и заметной — так считает Вася Северов. Вон Катя Звездочётова. Что бы она ни делала, её всегда заметишь. И сейчас Вася видит Катину чёрную голову
Но это ничего. Вася Северов терпеливый. Когда-нибудь придёт такое время — она его заметит. Его, а не Зайчихина Алёшу с его усыплениями.
— Эй, Зайчихин! Усыпи меня! — просит Армен.
Он стоит перед Алёшей, маленький, черноглазый, весело требует:
— Давай усыпляй. Чего ты?
— Тебя нельзя. — Алёша Зайчихин доел пирожок и отряхивает руки.
— Почему? Почему?
— А как же я тебя в живот ткну, если ты щекотки боишься? Или не боишься?
Армен сразу теряет напор, отходит в сторону.
А Зайчихин добавляет.
— Гипноз — дело очень тонкое. И нервные центры влияют на все остальные инстанции.
Чем больше непонятных слов, тем солиднее всё выглядит.
Денис сразу начал щекотать Армена, Армен залился хохотом и стукнул Дениса в лоб. Всё как обычно.
— Довольно, — хлопнула ладонью по столу учительница. — Все сегодня сошли с ума. Чтобы никаких гипнозов и никаких усыплений. Слышите?
Алёша Зайчихин усмехается. Вася думает, что усыпления — это одно враньё. Сговорились Алёшка с Андрюшкой, вот и всё. Андрей, конечно, очень натурально храпел, но храпеть научиться легко. Вася тоже умеет. А если надо прикинуться спящим, то любой человек будет храпеть. Специально, чтобы поверили. И Катя Звездочётова, конечно, поверила. Она улыбается Зайчихину, этому гипнотизёру несчастному.
Но Вася знает: всё равно придёт время, и Катя Звездочётова ещё будет гордиться, что училась в одном классе с Василием Северовым. И ходила с ним в одну продлёнку.
Откуда вы вернулись, капитан Северов? Ах, пустяки — прямо из Антарктики. Знаете, Антарктику я люблю гораздо больше, чем Арктику. Это даже странно — они во многом похожи. Льды, снега, метели. Но Антарктика — моя любовь. Я видел пингвинов на льду. Полярная ночь была долгой. Капитаны умеют ценить солнце.
…А Женя Соловьёва стоит рядом и что-то говорит.
— Тебе чего? — спрашивает Вася.
— Давай сюда свою тарелку.
Она уносит в кухню сто раз остывший суп. И жизнь сразу становится проще. Выручила тихая девочка, вот спасибо.
— Женя, разве ты сегодня дежурная? — спрашивает учительница.
Вот сейчас Женя Соловьёва смутится. Она покраснеет так, что щёки станут ярче галстука. Свесит свои хвостики, глаза спрячет. Вася хорошо знает эту тихую Женю, она с первого класса всё такая же. Но странное дело — она не смутилась. Нисколько. И ответила смело:
— Я помогаю дежурным, а то мы сегодня долго обедаем.
Учительница кивнула. Подумала в который раз: «Мамин портрет». А Женя в эти минуты особенно похожа на маму — негромкая, но решительная. Мария Юрьевна с улыбкой смотрит на неё: «И чего я напираю на бедного Василия с этим супом?» И ещё подумала: «Не только я их воспитываю — они меня воспитывают тоже».
— А блинчики-то — с мясом всё-таки, — весело сообщает Вася. — Мои самые любимые.
— А мы и не знали, — откликается быстрый Денис.
Пусть теперь ехидничают, Вася смеётся вместе со всеми.
Учительница похлопала в ладоши:
— Быстро одеваться и — гулять.
С визгом и топотом продлёнка вылетает во двор.
Субботник
Сегодня субботник.
Во дворе толкутся большие ребята, из окна видны синие куртки, красные куртки — цветные пятна. А жёлтые листья летят по двору.
Мария Юрьевна говорит:
— Седьмые классы убирают двор, мы всей продлёнкой пойдём им помогать.
— Ура!
— Уроки можно не делать!
— Субботник — это хорошо!
А там, во дворе, — солнце, семиклассники включили транзистор, танцует среди жёлтых листьев ослепительная Лукошкина, и причёска у неё под Аллу Пугачёву. Всё-таки сделала — мало ли в районе парикмахерских.
Серёжа Лунин, по прозвищу Серый, никогда не был на субботнике, но ему нравится субботник. Во дворе можно носиться. А вдруг повезёт и позволят покрасить скамейку?
Там вожатая Марина вместе с большими ребятами принесла грабли и лопаты. Граблями грести тоже, наверное, хорошо. Серёжа никогда не пробовал. Но красить скамейку всё-таки лучше. Он покрасит, вожатая Марина ему разрешит, она хорошая, Марина.
Учительница вдруг говорит:
— Два человека останутся мыть двери. Добровольцы есть?
Добровольцев не было. Серёжа подумал, как неприятно и неловко, что он не доброволец. Но ведь и другие тоже.
А солнце сияло, листья крутились под ногами у танцующей Лукошкиной, а потом взлетали к небу, как жёлтые птицы.
— Добровольцев нет, это жаль, — задумчиво сказала Мария Юрьевна. Она обвела взглядом всех по очереди. Серёже показалось, что она надеется: вдруг у них совесть проснётся. Но совесть не проснулась. Никто не хотел мыть дверь. Всем хотелось туда, во двор, на солнце. — Придётся назначить самой, — говорит Мария Юрьевна.
«Сейчас меня назначит», — почему-то думает Серёжа. И тут же учительница говорит:
— Серёжа Лунин.
— Так я и знал. Мне вообще везёт в последнее время.
— Ничего страшного. И Нина Грохотова. Да, да, Нина, что ты морщишься?
Остальные не проявили никакого сочувствия к Серёже и Нине. Во люди, думал Серёжа, как носиться или беситься, так все к нему хорошо относятся: «Серый, Серый». А как двери мыть, так тоже Серый. А они все белые.
И тут Мария Юрьевна сказала, что второе звено не пойдёт во двор, а будет мыть пол в коридоре.