Продлёнка
Шрифт:
Второе звено взвыло, но скоро затихло, потому что — бесполезно.
Серёжа сказал:
— Руслан, хочешь, сменяемся? Я за тебя пол мою, ты за меня дверь моешь. Согласен?
— Ещё чего, — ответил Руслан, — хитренький больно.
— Ничего хитренького. Пол-то грязнее. — Серёжа ещё надеялся, что Руслан не разберётся, что к чему. Но Руслана голыми руками не возьмёшь. Сразу сообразил:
— Пол-то мыть всем вместе, а вместе веселее. Ну, я пошёл.
И ушли. Остался Серёжа в классе с Ниной Грохотовой, которая только
— Не плачь, Серый, когда-нибудь и тебе повезёт! — крикнул Денис из коридора.
— Неси воду, Лунин, — командует Нина Грохотова, — и неси тряпку!
— У нас полное равноправие, — ворчит Серёжа, — подождёшь. Или неси сама.
Он влезает на подоконник и смотрит во двор. А там весёлый кавардак, ну какой же весёлый-развесёлый!
Видит Серёжа, как Денис несётся прямо на кучку семиклассниц. Они, конечно, сделали вид, что испугались, разбегаются. Одна сумела стукнуть Дениса по спине. Как хотел бы Серёжа быть сейчас на месте Дениса! Пусть его, Серёжу, нестрашно пугают, небольно стукают. А Денис пускай бы мыл эту дверь противную.
Серёжа забыл, что он сейчас вовсе не моет дверь, он в окно смотрит. Жалко ему себя было в тот момент, вот и всё.
Два парня красят скамейку. Напялили на головы прозрачные пакеты, чтобы не забрызгать краской свои роскошные причёски. Ах, как хорошо они красят скамейку! Вот один обмакнул кисть в банку — и засверкала на кисточке зелёная краска. Как трава зелёная. Как весна зелёная. Медленно ходит кисть по спинке скамейки, вдоль всей доски ложится ровной полосой краска. И сразу становится видно, какая была скамейка некрасивая, тусклая, облупленная. А теперь будет блестеть и сиять, как новенькая. Ну что за прекрасная скамейка!
Серёжа только сейчас всей душой полюбил вдруг эту скамейку. Он раньше никогда не замечал её, не сидел на ней ни разу. Кто же в десять лет выходит во двор, чтобы сидеть на лавочке?! Ну, ещё девчонки иногда — им, сидя, удобнее людей обсуждать. А мальчишки — нет, они бегают, они торопятся, у них много дел интереснее, чем на скамейке сидеть. Эх, красят, ну до чего же хорошо красят-то! Почти уже покрасили спинку, теперь сиденье будут красить.
А вон, около качелей, стоят Катя Звездочётова, Мальвина и Сима. Опираются на грабли неразлучные подруги. Им, значит, досталось сгребать в кучи листья. Какая, наверное, прекрасная работа — с листьями возиться. Они шуршат, ветер гоняет их по всему двору, по кругу, а ты ловишь их граблями, и никуда эти листья от тебя не убегут. Ты сгоняешь их в кучу. После на этой куче можно попрыгать. Кого-нибудь толкнуть можно в эту кучу. А можно вываляться в листьях, и чтобы девчонки кричали: «Серый! Ты весь пыльный! И куртка! И шапка!» Девчонкам покричать — одно удовольствие.
В коридоре Серёжа слышит весёлый командирский голос:
— Вы моете коридор с той стороны, мы моем — с этой. Потом будет стыковка вон у среднего окна. Поехали! — Это Руслан.
Хорошо Руслану со всеми в коридоре. Хорошо Денису со всеми во дворе. Всем хорошо — Серёже плохо.
Вон смеются в коридоре, кто-то визжит.
— Руслан! Не брызгай в меня водой! Ты что? — Это, конечно, Майка Башмакова.
А Нина Грохотова ноет:
— Серый, ну Серый! Чего ты застыл? Сколько мне тебя ждать?
Он вздохнул, сполз с подоконника, притащил ведро воды, взял тряпку, а другую кинул Нине.
— А мыло, Серый?
Вот приставучая. Буркнул:
— В шкафу.
Он тёр дверь со злостью, как будто она была во всём виновата, эта несчастная, захватанная не совсем чистыми руками дверь класса. Он намыливал тряпку и мыл, мыл. А с другой стороны шуршала и скреблась, как мышь, Нина Грохотова.
— Ой, пятна не отмываются, — пожаловалась она, — ну кто измазал дверь синей пастой? Дураки всё-таки какие. Правда, Серёжа?
Он не отвечает, не до неё. Серёжа сам не заметил, как вошёл в азарт. Ему теперь важнее всего, чтобы каждое пятнышко сошло с двери под его тряпкой. И так важно, чтобы дверь отмылась, чтобы победить.
Он надраивает дверь, а сам вдруг вспомнил, как отец однажды вешал дома книжную полку. Он сверлил дрелью дырки в стене, гудела дрель, сыпалась на пол белая пыль, отец стоял на табуретке, и лицо у него было такое, как будто он шёл в атаку. Серёжа видел такие лица в фильмах, а здесь его собственный папа воевал с собственной стенкой.
«Пора ужинать», — позвала мама. Отец не отозвался. Он сверлил и ничего не замечал вокруг. Серёжа тоже не пошёл есть, он ждал отца. Он держал коробочку с шурупами. Когда надо — подаст.
Мама вошла из кухни: «Я зову за стол!» — она повысила голос, отец не мог не слышать. Но он не отозвался. Он вешал полку, и только это существовало сейчас в мире для него — просверлить дыры, забить в них деревянные пробки, ввернуть шурупы, повесить полку, поставить на неё книги. Всё! Тогда можно ужинать, обедать, песни петь — всё, что хочешь. А пока — атака. И лицо одержимое.
Мама постояла, покачала головой: «Все Лунины на работу бешеные. Хорошо это или нет? Наверное, хорошо. Хотя почему нельзя сделать перерыв и поесть?» Никто не ответил, и мама ушла.
Они, Лунины, на работу бешеные. И Серёжа идёт в бой. Он так трёт дверь, что тряпка стала горячей. А может, это кажется — просто ему самому жарко от работы.
— Серый, я не буду пятна оттирать. Подумаешь, правда?
— Ничего подобного! Старайся!
С его стороны некоторые пятна тоже сопротивлялись, они прямо въелись в краску, но Серёжа знал, что он победит. И накидывался на каждое пятнышко, и оно в конце концов поддавалось, исчезало.