Продвинутый аккаунт
Шрифт:
Другую маму Пашка нашёл на кухне, заснувшей, положив руки на стол и утопив в них лицо. И тут же прекратил шуметь, как только мог.
Эту женщину, с каждым днём всё меньше похожую на его настоящую мать, Пашке теперь было как-то боязливо и мучительно жаль. И это чувство пугало. Он привык противостоять предкам, которые старательно отравляли ему жизнь. Мечтать о каких-то не таких, и постоянно бороться.
С другой мамой бороться не хотелось. Но она вовсе не была идеалом из мечты.
А сейчас и мечтать о какой-то такой было даже не то, что стыдно, а даже и страшно.
Не туда куда-то заводили Пашку мечты.
Он сбежал из дома, стараясь щелчком замка не разбудить другую маму. Купил на заправке хот-дог и не смог его есть. Выбросил
А фиг знает куда, в центр города, пошёл пешком, потому что всё равно было ещё слишком рано, чтобы надеяться встретить Лосева в сквере…
К половине одиннадцатого дотопал до Светофорного дерева. Ещё почти час бродил там неприкаянный, гоня мысли из башки, и почти потерял надежду. А потом вдруг увидал лосевскую фигурку, пересекающую дорогу на переходе.
Испытал Пашка внезапную бурную, необъяснимую радость. Понёсся к старому бомжу, как к самому близкому и родному другу, только что обнимать его не бросился.
— Доброго дня вам, Павел! — просветлел Лосев лицом. — Вы ко мне пришли, али по надобности какой тут?
— К вам! Поговорить можем? — выпалил Пашка. — Просто. О разном.
— От чего же не поговорить с хорошим юношей? — улыбнулся Лосев, и что-то больно кольнуло у Пашки внутри, а в памяти всплыл кровавый след на дверце шкафа.
— Вам что-нибудь нужно? Может, купить еды? — пробормотал он, гоня образ прочь.
— Благодарствую, не надобно. К лавке пройдём? Ноги мои уж не те, сидя сподручнее…
Пашка кивнул, и они зашагали по аллее.
— Вы скверно выглядите, Павел. У вас приключилась какая-то беда? — начал Лосев сам, потому что Пашка вдруг слова позабыл все, которые прежде сформулировал в правильные и нужные фразы.
Что ему рассказать? На самом-то деле, что и как рассказать этому человеку?
Пашка вдруг понял, зачем пришёл. Ему было нужно, просто жизненно необходимо, чтобы этот странный добрый старичок-бомж сказал, что он всё сделал правильно. Чтобы он оправдал его и «разрешил» пользоваться игрой дальше. Успокоил.
Именно он.
И ещё, может быть, Зинка. Но той Пашка не мог бы сказать слишком многого…
— Это прозвучит… очень странно.
— В жизни многое звучит очень странно, Павел, — философски протянул Лосев. — Важно не звучание. Говорите, что хочется.
Хотел Пашка совсем прямо, но не смог. И потому спросил:
— Мне нужен совет. Представьте, что вы бы могли управлять другими, Андрей Витальевич. Сделать с ними, что пожелаете. Сделать их лучше. Или… научить тех, кто вёл себя действительно ужасно в жизни. Что бы вы сделали?
— Ничего, — серьёзно сказал Лосев. А потом пояснил: — Видите ли, Павел, по моему разумению, управление, даже самое благое, оно непременно приведёт к лиху. Человек — ему трудно всё просчитать. Он в одном месте наладит — а в другом это приведёт к такой беде, что горше всякого ужасного жизненного поведения. Обратите внимание, Павел, как оно бывает у правителей всяких государственных. Даже и те, кто, вроде бы, старается быть народу опорой, они так и эдак для многих зло разное творят: то ли ущемляют, то ли наказывают, то ли недосмотрят. А бывает, и осознано. Да не всегда из жестокости, просто управление — стезя опасная, часто очень уж непредсказуемая. И оно не одних государственных управителей касается, а всякого руководства. Вот я, покуда на заводе работал, я бригадиром был. Всяко старался поступать по справедливости. Думаете, Павел, меня все любили? Куда там! Такое зло мне, порою, приписывали, что даже и спать после того выходило скверно. Одного перевёл на новую работу, потому как лучше она у него выходила, а он там покалечился так, что вовсе стал инвалидом, семья кормильца потеряла. Другой просил отпустить со смен внеурочно, по важной надобности, я отпустил — а он перепил зелья, и утоп вовсе в Суре. Третьему заработную плату поднял за умения и прилежание, он через то смог спустя год приобрести автомобиль, а после на нём сбил ребёнка. Я, знаете ли, Павел, даже и рад, что на улице нынче живу.
Пашка хотел возразить, заспорить, сказать, что можно кому-то действительно помочь — даже необязательно себе. А потом вспомнил другую маму. Или того же Толика, которого мастерство в драках свело с сестрой гопника, ножом орудовать не чурающегося…
— И что же, любой поступок обязательно к херне какой-то приведёт? — уныло спросил Пашка.
— А того мы тоже не знаем, Павел, — совсем не обратил внимания на грубое высказывание Лосев. — Мы про судьбу очень мало осведомлены. Может, ребёнок тот, которого работник мой сбил, вырос бы и сделал бы что ужасное, может, тот, что утоп, на другой день сам бы за руль сел и кого на смерть сбил. Кто его ведает. Знаете, вот бывают поверья в народе про разные проклятые предметы или места, которые несчастья приносят якобы? Пытается так человек снять с себя ответственность за то, что не ладно для него управилось с ним или вокруг. Жизнь — она вопрос большой ответственности, Павел. И брать на себя ещё большую стоит только тем, кто готов последствия — всякие — принять и жить с ними дальше. Это вот как с генералами в боях. С одной стороны они землю свою защищают, а с другой — отправляют на смерть людей. Коли чует человек в себе волю с такой ношей тягаться, можно ему идти в генералы, а коли нет — ещё больше он там вреда принесёт, даже и своим. В жизни очень важно свои силы наперёд научиться оценивать, в особенности душевные. Простите, Павел, — прибавил вдруг Лосев, бросив взгляд на дом через дорогу, где в кафешке на дверь вывесили табличку «счастливые часы», — я одной даме обещался подсобить с переездом в послеобеденное время, мне отлучится надобно, чтобы договорённость нашу не нарушать и не подвести её. Нет у ней особо финансов грузчикам платить. Я вернусь сюда к вечеру, если вам на душе лежит поговорить ещё, буду рад.
Застывший Пашка проводил раскланявшегося Лосева (в натуре, поклонился ему дедушка, с лавки встав, плечами и головой) взглядом задумчивым и расфокусированным. В башке мысли творили какой-то беспредел.
А Пашка вдруг… Достал телефон и разблокировал экран.
Иконка «Дополненной реальности» была на главном, прямо под строчкой поиска в браузере.
Пашка поднёс к ней палец.
Всемогущество. Безнаказанность.
Всё там, ждёт… Ждёт своего избранного, единственного и неповторимого. Его, Пашку.
Убившего своего отца просто потому, что в какой-то момент всё застлал бешеный гнев.
Его, получившего за это значок достижения.
Пашка нажал на «Дополненную реальность». Но не привычным быстрым касанием. Он надавил на иконку и держал, пока не появилось окошко с тремя кнопками.
Выбрать. Убрать. Удалить.
Выбрать. Убрать. Удалить.
Выбрать. Убрать. Удалить.
Дрожащий палец завис над правым вариантом.
Перед глазами встали кровавые пятерни, так и не оттёршиеся от стенки коридорного шкафа, хотя мать пыталась драить их даже содой. Следы пальцев по-прежнему различались, когда утром Пашка уходил из дома.
Всё, что благодаря Павлу Андреевичу Соколову, осталось от его родного отца в этом мире.
Закусив до боли губу, Пашка кликнул по экрану. И в белом прямоугольнике внизу возник вопрос, определяющий всю его дальнейшую жизнь:
'Дополненная реальность
Удалить приложение?
Отмена — Ок'.
Глава 22
Слава
«Операция не может быть завершена, приложение открыто в другой программе» — сообщил телефон после нажатия на «ок», подтверждающего удаление.