Продюсер козьей морды

Донцова Дарья

– Лика, – представилась она. – Я не ошиблась? Вы корреспондент?

– Остается поражаться вашей проницательности, – ответил я, – вокруг столько людей, но вы безошибочно выбрали меня!

Лика засмеялась:

– Посетители в основном женщины, папочки редко к деткам приходят. И потом, у родителей пакеты с вещами и едой, а у вас пустые руки. Кто же в клинику так идет? Даже посторонний человек больному хоть банан принесет. Пойдемте, у нас тут легко запутаться! А вы будете про Петра Федоровича писать? Ой, он гений, просто бог, замечательный, добрее не бывает, самый лучший, просто потрясающий!

Продолжая нахваливать профессора, Лика уверенно шагала по бесконечным коридорам, мы то спускались на этаж, то поднимались вверх, без сопровождающего я бы точно запутался. В больнице неприятно пахло лекарствами, дезинфекцией и чем-то кислым, у меня внезапно заболела голова, да еще Лика не закрывала рта.

– Петр Федорович детей с того света вытаскивает! И никогда различий между ними не делает! Вот вчера побродяжку с вокзала притащили! Ужас! Кому он нужен! А профессор около мальчика четыре часа провел! Про еду забыл! Он такой ответственный, про себя не помнит! Не поест вовремя, чаю не попьет!

– Видно, вы его любите, – пытаясь справиться с мигренью, сказал я.

– Очень! – с жаром воскликнула Лика, потом добавила: – Только глупости не подумайте! Петра Федоровича весь персонал обожает, он уже старый, тут ничего личного, понимаете?

– Да, – стараясь не дышать, ответил я. – И Зинаида его тоже любила?

– Кто? – чуть сбавила шаг Лика.

– Пресс-секретарь больницы, – пояснил я. – Это она меня в клинику зазвала, к сожалению, женщина недавно погибла.

– Вы о ком? – поразилась медсестра.

– О Зинаиде Семеновне, – терпеливо повторил я, – вашей сотруднице, она представляла журналистам больницу. Увы, не так давно пресс-секретарь попала под машину.

– Первый раз о ней слышу, – затрясла головой Лика. – Хотя у нас хирургия, может, эта ваша Зинаида в административном корпусе сидела? Знаете, тут много нахлебников, ни фига не делают, а зарплату получают!

– В больнице есть лентяи?

Лика оглянулась.

– Вы же напишете правду?

– Постараюсь.

– Петр Федорович ее не скажет!

– Он лжец?

– Ой! Нет, конечно, – возразила Лика, – Мясоедов святой!

– Так уж прямо и без недостатков! – подначил я девушку.

– Абсолютно! – с жаром воскликнула та. – Ну разве что…

– Что? – улыбнулся я.

Лика засмеялась:

– Петр Федорович ребенок, он ничего не выбрасывает, даже конфетные фантики. Угостит его кто, он съест шоколадку, а обертку в коробочку прячет! Все хранит! У него кабинет на музей похож! Один раз Неля у него прибрать решила. Мясоедов в отпуск ушел, а Самойленкова часть его, как ей показалось, ненужных бумажек выбросила. Представляете, он это заметил! Так расстроился.

Фамилия Самойленкова показалась мне знакомой, но Ликино тарахтение мешало сосредоточиться.

– Петр Федорович Неле ничего не сказал, но было понятно, как он расстроен. Он никогда людей не ругает, если по работе не накосячили, и не понимает, что кое-кто его использует. Есть у нас такие кадры! Ничего не соображают, аппендицит от туберкулеза не отличат. Такие перцы! Та же Неля. Я вам о ней потом расскажу! Ловко она спецпалатами рулит! Мясоедова обманывает!

– Какими палатами? – переспросил я.

Лика округлила глаза.

– Я вас покараулю и все-все объясню! Напишите правду про Нельку, ее от нас уберут! Ишь устроилась! Два дня тут консультирует, а всех строит! Мы пришли, вам сюда.

Лика распахнула большую, неожиданно темную для больницы дверь и заорала, как глашатай на базарной площади в воскресный день:

– Петр Федорович! Я привела журналиста!

Полный мужчина, сидевший за большим письменным столом, уронил очки, потом вежливо сказал:

– Спасибо, Лика, попроси, пожалуйста, чтобы нам принесли чаю, или вы желаете пообедать? Только скажите, еду доставят из столовой, у нас хороший повар.

– Благодарю, но я не голоден, – улыбнулся я, – вот от чая не откажусь.

– Присаживайтесь, – радушно предложил Петр Федорович, – устраивайтесь, где поудобней. У меня тут слегка захламлено, надо бы порядок навести, но выбросить ничего не могу, это же память.

Я сел в кресло и невольно вздохнул. Рабочая комната Мясоедова похожа на жилище Плюшкина. И если присутствие огромного количества книг на полках и фотографий пациентов с благодарственными надписями, развешанных на стенах, вполне оправданно, то как объяснить наличие катушек ниток, аккуратно сложенных пластиковых пакетов, поломанных чайных ложек, спичечных коробков, разномастных пачек сигарет, тупых карандашей, гор ластиков. А вот и коробочка, заполненная фантиками!

– Ну, голубчик, – потер руки Мясоедов, – ваш редактор звонил мне, просил незамедлительно встретиться с корреспондентом, который хочет писать материал о нашей клинике.

Я кивнул. Каюсь, я прикинулся редакционным начальством и был немало удивлен, когда Мясоедов согласился на интервью.

– Через три месяца клиника отметит свое пятидесятилетие, – сказал Петр Федорович, – конечно, хочется, чтобы пресса сообщила о наших людях!

Удивление прошло. Вот в чем дело! Впереди юбилей! Теперь понятно, отчего Петр Федорович сразу решил принять журналиста!

– Мы тут подготовили для корреспондентов справочку, – сказал хирург, – вот, держите. Здесь все: цифры, достижения, имена сотрудников. Полная информация!

– Спасибо, но хочется услышать еще несколько историй, – решил я хватать быка за рога, – и не все у вас, наверное, прекрасно!

– Вы о чем? – заморгал Мясоедов.

– Иногда ведь больные умирают?

– Увы, – развел руками хирург, – но не всегда в летальном исходе виноват врач. Вот свежий пример. Позавчера привезли школьника с перитонитом, операция шла шесть часов! Не спасли! Отец мальчика пообещал в суд подать, обозвал нас «убийцами в белых халатах». Но обвинение несправедливо! Мать несчастного ребенка фактически убила его! Представляете, сын жалуется на боль в эпигастрии, а родительница вместо того, чтобы немедленно идти к врачу, начинает сама лечить мальчика. Она поставила ему клизму, положила на область живота горячую грелку и трое суток кормила коктейлем из аспирина, анальгина да ношпы. Решила: у ребенка желудочный грипп.