Шрифт:
Нелли ЛАРИНА
Проект Гименея
– Чем ты будешь занята сегодня?
– Голос в трубке был хрипловатым.
Она ответила ему спокойно и холодно: - Сегодня буду работать.
"Боже!
– Он, оглушенный ее хладнокровием, почувствовал прилив ярости: И ты можешь еще работать! После всего, всего!.." Руки его дрожали, злость начинала туманить голову, он хотел крикнуть, но прошептал:
– Я умоляю, приди, Элина...
– Мне необходимо закончить перевод старинной рукописи, Я обещала историку. Он защищает диссертацию о роли семьи В средневековом обществе. Тема глуповатая, но и ты не лишен тех предрассудков, которые достались нам от. старины.
Из трубки исходило бесстрастие. Где же любовь? Энергия?
Или хотя бы злоба? О, она, пожалуй, смеется над ним?! Лучше бы упрекала, укоряла, оскорбляла...
– Разве тебе не было хорошо со мной?
– взмолился он.
– Я сказала тебе - спасибо, все прекрасно! Ты великолепен!
Другая Элина говорила с ним по телефону.
– Но почему ты не думаешь об этом?
– повысил он голос.
– У нас должен быть ребенок. Разве ты не догадываешься, что так бывает у взрослых людей?!
В его сознании вспыхнул образ Элины, она казалась ему на другом конце провода девочкой в легком платьице.
– Боже мой! Как ты устарел. Ты мне успел надоесть за эти два вечера! холодно засмеялась она и добавила: - Милый мой чудак! Д на что существует медицина?
– Элина! Не делай этого! Умоляю... Я прошу тебя.
– Он встал на колени, будто она могла видеть его.
– Подумай о нас: что мы еще оставим после себя? Нет, даже не о нас подумай. Вообще... о будущем на Земле. Подумай. Алло! Алло!
Трубка уже издавала тонкие визгливые гудочки. Виктор обхватил голову руками.
Потом он широко, нервно шагал по безлюдной улице среди высоких домов, холодно мерцающих глазницами окон. Как безразлично и насмешливо взирают они на маленького хрупкого человека, одетого в легкое пальто; ветер трепал его волосы.
Виктор зябко передернул плечами. Утренний ветерок и тревога морщили его лицо. Ему казалось, что дома наблюдали за ним, эти бетонные мертвые тупицы, безликие и безголосые великаны смеются, сопровождая его.
А ведь это он, он возвел их три века тому назад. Возвел, чтобы радоваться и жить. Возвел параллелепипеды и пирамиды в большом, большом количестве. Чтобы всем хватило жилья и солнца, чтобы у каждого ребенка было по комнате и чтобы детей было много. Возвел для того, чтобы дома звенели голосами его потомков.
Но странное стало твориться вокруг. Количество домов росло, а детей становилось все меньше. И вот он, единственный в семье, и то просто чудом родившийся, идет спустя три столетия по улице его прародителей, по улице, где дома трудно назвать человеческим жильем. Ибо они мертвы. Нет в них главного - детского смеха, людей. И стоят бетонные, чванливые истуканы, равнодушно взирая на исчезающее человечество.
"Как же это все началось? Почему?" Виктор сел на скамейку в маленьком скверике. В центре его желтела песочница, но дети в песке не играли, их не было в этом районе. И только воробьи, изнывая от жаркого весеннего дня, затеяли в песке купанье. Они звонко чирикали, радуясь солнышку, зеленой листве, ранним цветам на деревьях.
Виктора их галдеж раздражал: "Как странно. Придет пора, и у серых птах вылупятся птенцы. Затем они подрастут, и родители будут учить их летать. Все это будет. Природа живет по своим законам".
Он вспомнил статистические данные за последние полсотни лет. В лесах его планеты развелось зверья и птиц даже исчезнувших было видов. Зато охотников не стало. Странное происходило в человеческом обществе. Одно время, точно сговорившись, женщины не рожали мальчиков. Потом ученые установили, что так действуют на организм какие-то новые медицинские препараты. И мужья забастовали, потребовав прекратить производство опасных медикаментов. Равновесие восстановили.
Но детей вообще перестали рожать. А старики жили долго, но они не вечны...
И снова была создана комиссия.
Бродя по пустынной улице, он думал, что домой ему идти не хочется. Все то, о чем он мечтал раньше: уют роскошной мебели, среди которой приятно отдыхать, цветное видеооко во всю стену, переносящее тебя в любую часть света, или абсолютная тишина при желании - все, все раздражало его. Впервые он почувствовал, как вещи давят на него своей неодушевленностью. А он-то один-одинешенек! Кто внушил молодежи, что жить надо проще и только сегодняшним днем, не думая о завтрашнем? Как укоренилась привычная и уничтожающая мораль: "Все равно все вымрем, как динозавры!" Крылатым выражением их "золотого" века, о котором так долго люди мечтали и который наконец наступил, стали страшные, если вдуматься, слова какого-то французского короля: "После меня хоть потоп!" Вернувшись в квартиру, он сбросил пальто и подошел к зеркалу в строгой платиновой оправе. Седина сверкнула в волне волос. Только сегодня он задумался обо всем этом. Вчера он весь вечер ждал Элину. А она не пришла. И разве два дня они знакомы? Они знакомы больше, очень, очень давно, уже два месяца. Ему кажется, что он знал ее всю жизнь. Просто не встречал. Она ходила и жила где-то рядом. Он видел ее тонкий силуэт впереди, в глубине улиц. То в затуманенном дождем окне аэробуса - ее черты лица. Но она всегда ускользала, ускользала. Нет, он не допустит, чтобы она оставила его. Не допустит Быть может, кто-то наговорил ей о нем плохое? Быть может, ей запрещают видеться с ним? Не может она быть ветреной...
Почему же это произошло? Кто внушил девушке, что она должна-жить для себя? И не ей одной... Кто внушил ей - она обрела полную свободу и даже счастье, освободившись от обязанностей? Впрочем, не он ли сам еще несколько лет тому назад говорил то же самое, и его тоже слушали с алчным блеском глаз.
Багровое солнце царапало рваный горизонт домов, проваливалось между ними, точно в глубокие ущелья. "Рассвет?" - удивляется он. Виктор тяжело поднялся с мягкого дивана.
Он жил на шестнадцатом этаже громадной пирамиды, окна его квартиры выходили на солнечную сторону. Он лег в шезлонг, опустив стекла окон. Можно было еще успеть и позагорать. Закрыл глаза, чтобы как-то отвлечься. Но тревожные мысли не покидали его. Он поднялся, нажал кнопку, и из стены выплыла необходимая полка со словарями. Старинные, с позолотой на кожаных переплетах. Они ласково ложились в ладони.
Не то, что современные пластмассовые книги. И снова лег в шезлонг.
Почему он потянулся к словарю? Ему почудилось вдруг, как Элина, улыбаясь ему, выходит с кухни в веселом фартучке, вся приветливая и светлая, точно пронизанная солнцем.
Виктор полистал фолиант. И остановился на слове "семья".
Сердце сладко замерло. Да, он, Виктор, постарел, он уже ретроград, чудак. "Называй меня как хочешь, Элина!" А сердце тревожно защемило: нет, не бывать этому, не бывать. И сам он прежде обсмеял бы такую идиллическую картину счастья и назвал бы ее идиотской. Ведь если бы он, мужчина, задумался вдруг о продолжении своего рода, то обратился бы в недавно созданный Институт будущих поколений, и ему предоставили бы зародыш в колбе. И он смог бы сам воспитать свое будущее. Причем ребенок вышел бы по заказу: голубоглазым, русоволосым, как он.