Проект Каин. Адам
Шрифт:
(Человек усмехается.)
Тогда я подумал, что мне просто показалось, но уже в поезде понял, что не прав. Я мог учуять, как человек курит в тамбуре или туалете соседнего вагона, не говоря уж про запахи пота, пирожков и похмельного «выхлопа», витающих в воздухе. Не знаю, почему так обострилось обоняние, но это было… забавно. Наверное, то же самое чувствуют собаки: все запахи стали какими-то объемными и почти осязаемыми. Хотя вонь немытых тел была просто одуряющей и невероятно противной. Мне почему-то представлялась гора грязных, мокрых простыней — не могу найти лучшего сравнения… Неприятно, поверьте. Тогда я не задумывался о том, откуда появилась чувствительность к запахам — слишком уж болела голова. Я, конечно, понимал, что болен, но не осознавал причины болезни.
(Мужчина задумывается, потом кивает, словно придя к какому-то решению.)
Нет, вру. Я понимал, что скорее всего в мою кровь попала та гадость, в которой искупался укусивший меня уж. Но в тот момент более важным казалось попасть домой, к Светке, пожаловаться ей на все злоключения, произошедшие со мной. А потом выпить пригоршню таблеток аспирина и лечь спать.
Могу предупредить: нифига у меня не вышло.
В город вернулся часов в девять вечера. Голову не отпускало, и запахи просто сводили с ума; к тому же опять напала сонливость, но я еще кое-как с ней боролся. Теперь я четко чувствовал неприятный кисловатый запах, идущий от руки — тут уж и дурак бы понял, «подгнило что-то в датском королевстве».
(Человек хихикает.)
Но мне было плевать, хотелось одного — очутиться дома и уснуть в своей кровати. Мышцы ломило от усталости, голова раскалывалась, все до одного, казалось, смердели — в общем, можете примерно представить мое состояние, да?
Я поймал тачку и сказал куда ехать. Голова кружилась и запахи были невыносимыми: я замотал лицо купленным на вокзале синтетическим шарфом, что хоть как-то отсекало вонь. Водила, здоровый мужик, как-то с опаской косился на меня, и я его понимаю, видок у меня был еще тот: худой, бледный, с намотанным на морду зеленым шарфом и с забинтованной правой рукой.
Доехали быстро, я расплатился и с вялой радостью посмотрел на окна своей квартиры, светившиеся приглушенным светом. Еще, помнится, подумал, что Светка торшер купила… мягкий рассеянный свет не мог идти от восьми лампочек люстры. Как мог быстро поднялся на третий этаж, предвкушая радость Светки. Сам я хотел только одного — спать, спать, спать.
Помню, подошел к двери, посмотрел на нее, испытывая непонятное беспокойство. Что-то было не совсем привычно, но понять, что именно, не мог. Достал ключ, вставил его, и тут дошло: из-за двери раздавалась знакомая мелодия, что-то из «Энигмы». Я прислушался, не понимая, с чего бы Светке вздумалось послушать такую… м-м… специфическую музыку. Пожал плечами — мол, всяко бывает — повернул ключ и открыл дверь. И сразу же все понял.
(Человек кашляет, плюет в костер.)
Самое смешное, даже ничего не увидев, я почувствовал запах. Представляете, каково это, зайти в собственную квартиру, едва успеть окинуть взглядом родную прихожую и тут же понять все.
Я знал этот запах, прекрасно знал. Легкий, приятный аромат, который вряд ли с чем-то спутаешь, смешивался с резким запахом пота. Аромат, исходил от возбужденной Светки, а запах пота явно принадлежал мужику, который сейчас трахал ее под нашумузыку на моемдиване. Она стонали, она извивалась под ним, подмахивая бедрами, умоляя его не останавливаться, еще, еще, еще…
(Человек на экране сжимает кулаки и ударяет себя по коленям.)
Скажите, разве не сука, а? Жила у меня дома, а стоило мне уехать, сразу нашла какого-то трахаля! И я сильно подозреваю, что все те «подружки», к которым она частенько ездила по вечерам, имели член, совсем как я.
(Говорящий видимым усилием старается взять себя в руки.)
Ладно, не о том речь. Я стоял в коридоре с закрытыми глазами и вдыхал запах трахающихся Светки и ее мужика. Теперь я слышал легкий, ритмичный скрип дивана, учащенное дыхание и постанывания бл…ди.
Не знаю, сколько я простоял, сжимая кулаки, скрипя зубами и невидящими глазами уставившись на черную «аляску» не моего размера, висящую на вешалке. Голову словно сдавило раскаленным обручем, мысли путались от злости и боли. Мне даже показалось, что я сейчас потеряю сознание от запаха совокупления, иначе не скажешь. Для меня они были потными трахающимися животными, которых хотелось бить, бить и бить, а особенно ту суку, которая клялась мне в вечной любви, целовала меня, а сама, наверное, полчаса назад отсасывала у «подружки»…
(Неожиданно человек умолкает и как-то весь обмякает, словно из него резко выпускают воздух. Около минуты он сидит неподвижно, потом вздыхает, кашляет в кулак и продолжает уже более спокойным тоном.)
Черт. Прошло столько времени, она наверняка мертва, а я все равно безумно злюсь на нее. Это все равно, как если бы тебя публично оплевали, понимаете?
Короче, я стоял и против воли вслушивался в ее стоны и его пыхтение. В голове абсолютно пусто, только в ушах стоял противный серебряный звон, будто я задыхался или мне по башке дали огромной такой резиновой дубиной.
В себя меня привела резкая боль в правой руке. Я с некоторым изумлением опустил глаза и увидел: от злости я так сильно сжал руку, что ранки от укусов открылись и на бинте выступили пятна крови. Я просто стоял и смотрел на них, а потом… Не знаю, как объяснить, но меня накрыла волна злости на них, такая сильная, что голова перестала болеть: все просто растворилось в красном тумане бешенства. Я хотел убить их обоих, просто вцепиться в глотку и рвать, рвать…
Не помню, что было дальше; все как-то смутно видится, словно приснилось. Помню точно, что в комнату я не вломился, вместо этого снял ботинки — чтобы не шуметь — и прошел на кухню. Как и ожидал, на столике стояла открытая бутылка красного вина и два бокала. Сам не зная, зачем это делаю, стянул бинт и просто… ну, отжал кровь прямо в горлышко бутылки. Тогда мне это показалось ужасно забавным, дескать, кровь в красном вине, они ничего и не поймут, хотя голова разрывалась от боли и злости на эту сучку. Если он или она зашли в тот момент на кухню, я, не раздумывая, убил бы.
В общем, выцедив свою кровь — несколько капель упали на стол, но я решил не вытирать их, все равно похоже на вино — я, особо не таясь, вернулся в коридор, одел ботинки и вышел. Они меня так и не услышали, представляете? Он ее трахал, играла «Энигма», она стонала, а ее парень, который хотел сделать ей вскоре предложение, стоял на улице, под окнами, не желая возвращаться в свою собственную квартиру. Я не знал, что мне делать и куда идти.
(Человек в который раз останавливается, трет виски.)