Проект Каин. Адам
Шрифт:
Аня откинулась назад в кресле самолета и закрыла глаза, стараясь избавиться от головной боли, которая, прочно обосновалась еще с пятницы где-то в районе затылка. Мимо проходили люди, но девушка не обращала на них внимания; все ее мысли были заняты только отцом. Она всегда любила отца больше чем мать, как говориться была «папиной дочкой», но ее это не смущало. Вообще, она полагала, что так и должно быть: матери больше любят сыновей, а отцы — дочерей. Таков закон природы, детка, ха-ха.
Ей вдруг вспомнился Игорь, тот парень, от которого она забеременела. Интересно, где он сейчас? Несмотря ни на что, он все-таки был чертовски милым, хоть потом и повел себя как последний подонок. Сколько раз они с Игорем сидели на скамейке в городском парке и обсуждали планы на будущее? Сотню? Даже, пожалуй, больше. И Андрей был поразительно похож на Игоря, как она поняла сейчас. Такой же сладкоголосый мерзавец.
Аня знала, что многие на работе догадываются о связи с парнем из соседнего отдела. Да и как можно было укрыть что-то от сотни с лишком людей, с которыми постоянно общаешься, обедаешь за одним столом, сидишь на летучках? Люди склонны сплетничать, а еще более склонны замечать что-то необычное в поведении других. И стоило Игорю раз подать ей руку при выходе из автобуса, а на следующей неделе подойти поболтать о ни о чем не значащих пустяках… Все, игра окончена, все уже шепчутся за твоей спиной, обсуждая то, что, дескать, видела Марфа Семеновна, когда убирала ведра и швабру в подсобку.
Анна горько усмехнулась, открыла сумочку, достала сигареты, повертела их в руках и сунула обратно. Ей хотелось закурить, глубоко затянуться, и выпустить в потолок горький, по вкусу похожий на слезы дым. Хотелось плакать, или выть от обиды, только это все было пройдено не раз.
Любила ли она Андрея? Наверное, все-таки любила. В начале. Ей двадцать три, ему около тридцати… К тому же он был такой веселый и обходительный. Не удивительно, что спустя пару месяцев после знакомства она уже делала неумелый минет в его квартире, хотя до этого и подумать не могла о чем-то таком. Воспитание, понимаете ли.
Да, до сих порона не могла заниматься сексом с таким же удовольствием, как это делала с ним. Почему? Интересный вопрос. Все вроде бы было то же самое, и, надо признать, у некоторых был даже чуток побольше ( ладно, не ври уж хоть самой себе — заметно больше, заметно). И все равно это было не то, не было… Она щелкнула пальцами, стараясь подобрать верное слово. Не было возбуждения? Удовольствия? Пожалуй, но тоже не верно. Скорее не было осознания того, что она это делает не ради себя, но и ради кого-то. С остальными это было обязанностью, на уровне «постирать носки и приготовить суп на ужин». Супружеский долг, хотя она и не была замужем (и видит Бог, пока не собиралась). Да, в ее случае долг — это самое верное слово. С Андреем же все было с точностью до наоборот.
В общем, они встречались, болтали и трахались как кролики через день и каждый день (Аня почувствовала, как щеки заливает краска стыда). Она могла признаваться в этом только самой себе, но ей нравилось заниматься сексом с Андреем. Просто это было не так как с остальными, не было «надо», а было «хочу». И она хотела, еще как хотела.
Аня и раньше чувствовала, что Андрей не до конца искренен с ней. Обычно такие мысли лезли в голову, когда она выпивала, или ее что-то расстраивало на работе. « Он попросту использует тебя как объект для сексуальных утех, девочка, а ты и рада стараться» — что-то в этом роде. « Ему плевать на тебя, бла-бла-бла»… Глупо? Раньше она думала «да, глупо». Успокаивала себя, как могла, но этот вредный голосок, звучащий, когда она оставалась одна, был прав. Аня видела усмешки мужчин, когда проходила мимо, косые взгляды женщин из соседних отделов… Ничего конкретного, но все вместе это заставляло ее нервничать. Нервничать и — что гораздо хуже — испытывать стыд. Днем она бегала за ним, заглядывая в глаза, словно нашкодившая собачонка, а ночью сжимала подушку, ее душили слезы стыда и унижения, но при этом она ощущала жар, поднимающийся от маленькой «пипки» внизу живота; жар, который заставлял расслабляться мышцы бедер; жар, от которого можно было избавиться только одним способом. Аня ненавидела себя за это, но ничего не могла поделать. Как наркоман, она давала себе обещание все закончить, прямо завтра, но на следующий день видела его, слышала его голос, ощущала горячее дыхание на шее и все начиналась по новой. Это был какой-то безумный карнавал похоти и вожделения, затягивающий ее все больше и больше. Но самое плохое, что в глубине души она соглашалась с тем голоском, звучащим в тишине одиночества. Ее коробило от этого, она спорила сама с собой, но… Тело говорило само за себя, и ей было очень стыдно за это. Стыдно и сладко.
Теперь она вспоминала искорки легкого превосходства и затаившуюся усмешку в глазах женщин и девушек отдела. Мол, мы-то все про тебя знаем, кто ты есть на самом деле. Наверное, паранойя, но легче от этого не становилось. Самое для нее ужасное, что где-то глубоко в своем сердце и разуме она соглашалась с этим презрением и считала его вполне заслуженным. Все началось с Игоря и закончилось Андреем, круг сделан, можно попробовать сойти с этой проклятой карусели.
Вот только закончилось ли?
Девушка вздохнула. Она не знала, да и не хотела знать. Какая, в конце концов, разница? Сейчас было главным добраться до больницы, увидеться с отцом. Она ведь «папина дочка», а значит должна быть с ним… Всегда с ним…
Мысли поплыли, и Аня задремала, слишком уставшая, да к тому же убаюканная гулом двигателей. Самолет взлетел, но Анна не проснулась: ей снилось, что она снова маленькая девочка, и сегодня они с папой едут на дачу, где можно будет есть клубнику и загорать, лежа на старом стеганом одеяле, сшитом еще ее бабушкой. Впереди был целый выходной, который можно провести в свое удовольствие, и еще не было никаких Андреев и Игорев, был только запах яблок, свежей травы, дыма костра, готовящейся картошки и яркое летнее солнце, висевшее в небе как расплавленное оранжевое стеклышко.
Майор Вооруженных Сил РФ Малышев аккуратно положил на стол последнюю шифровку, полученную час назад. Шифровка предназначалась не ему, но он все-таки смог ее перехватить. За такой проступок грозил трибунал, но Константин не без оснований полагал, что сейчас внутренним службам было не до него, командующего пехотной частью захолустного городка на границе Горецкской и Челябинской областей. У них у всех и без того хлопот полон рот, что, в принципе, не могло не радовать. К тому же, судя по косвенным признакам, ситуация начинала выходить из под контроля. Странно, но вместо злости или недоумения, майор чувствовал только странное, немного болезненное возбуждение.
Он встал из-за стола и прошелся по кабинету. Невысокий, полноватый, он отбрасывал на стену странную изломанную тень. В душе вскипала застарелая, настоявшаяся за долгие годы злость. Похоже на то, что они все-таки доигрались в своих солдатиков.
С поблескивающей в свете ламп лысиной и солидным брюшком он вовсе не напоминал боевого офицера, каким, по сути, являлся. Афган, Южная Осетия, Чечня первая, Чечня вторая… Да уж, послужной список внушителен, и, казалось бы — он и сам так считал — что быть ему рано или поздно генералом. Но тут вставала одна такая небольшая проблема, не относившаяся к тому, сколько медалей или ранений он получил. Понимаете, у генералов были свои дети, и пускать кого-то в штаб, к кормушке… Извините, это моветон, сыновья генералов тоже хотят вкусно кушать и сбивать бабушек на дорогах, сидя в своих новеньких БМВ.
Малышев привычным жестом провел ладонью по лысине. Да, они предпочли засунуть его в эту «жопу мира». Единственное занятие, которое здесь можно было придумать — это охота. Но за пять долгих лет существования гарнизона все окрестное зверье (то, что еще осталось после пьяных вылазок офицерского состава) разбежалось куда подальше… Следовательно, оставалось только пить, чем, надо заметить, большинство и занималось.
Но не о том речь, одернул он себя. Его, боевого офицера засунули к черту на рога, лишь бы он не мозолил своим присутствием нежные взоры большого начальства. И сейчас ему приходилось раз в неделю разнимать пьяные драки да периодически ловить дезертиров. Сам он не пил, потому что знал: начав, притормозить не сможет, а одурманив себя алкоголем, он становился… ну, становился не таким спокойным, скажем так. Малышев зло ухмыльнулся, вспоминая как год назад в честь приезда своего давнего сослуживца напился до поросячьего визга и пьяный заставил всю часть подняться по тревоге и бежать десять километров по грязи и слякоти за тремя бутылками водки в соседнее село. Хоть сейчас в этот фильм, как его, «ДМБ», посылай письмо с предложением снять такой сюжет.