Проект «Статис»
Шрифт:
Левзин не считал себя вором, потому что он просто брал то, что в какой-то момент предлагали ему полезные друзья и обстоятельства. Так делали все, у кого сохранялась в смутные времена хоть капля здравого смысла. Беда была в другом. Чтобы стать тем, кем он теперь есть, иной раз приходилось идти не только по головам, но и по трупам. Сколько их было всего — Левзин не помнил, потому что не любил обременять себя неприятными воспоминаниями. Но это наверняка помнили его недруги, в том числе из самого близкого окружения. Здесь таилась главная опасность. Одно дело — почти легальный дележ ничейной собственности,
Смятый картонный прямоугольник с фамилией Пермякова вывалился из его кармана как-то утром, и Левзин вспомнил их недавний разговор. А потом улыбнулся внезапной сумасшедшей надежде. «Чушь, глупости», — сказал он самому себе, страстно желая чуда. Не признаваясь в том никому, Левзин верил в чудеса, хотя и несколько своеобразно. Материалисты раздражали Левзина, однако он никогда не показывал этого внешне. Успех в сегодняшнем обществе немало зависел от терпимости к чужим убеждениям и заблуждениям. Впрочем, публичную демонстрацию и первого, и второго Левзин относил к слабостям. Поэтому его личный астролог составлял ему гороскопы на день, неделю и месяц, получая кругленькую сумму не только за работу, но и за молчание.
Набирая телефонный номер, Левзин дал себе слово, что, если Пермяков не вспомнит его в первую секунду, немедленно бросит трубку.
— Это Левзин, — безразлично произнес он. — Помню, вы хотели мне что-то показать. У меня как раз выдались свободными часа полтора…
Пермяков не только вспомнил, но и совершенно искренне обрадовался.
— Конечно! Приезжайте! — воскликнул он. — Вы не представляете, насколько вовремя позвонили. Именно сегодня мне действительно есть что вам показать.
Снаружи здание института выглядело намного пристойней, чем изнутри. Левзина это не удивило и не шокировало, он уже не раз бывал в бывших цитаделях отечественной науки, ныне почти заброшенных и разваливающихся. Пермяков вел его пустыми коридорами, начав уже с порога рассказывать о своей работе, пересыпая речь непонятными Левзину терминами. Левзин не особенно вслушивался: еще ни одному просителю от науки не удалось таким примитивным образом вытянуть из его кармана хотя бы доллар. Далекие радужные перспективы Левзина не завораживали.
Наконец они оказались в небольшой комнате, заставленной широкими столами и шкафами с приборами. Здесь царили неприятные запахи, заставившие Левзина недовольно покрутить носом, но Пермяков этого не заметил.
— Вот посмотрите! — гордо сказал Пермяков, подводя гостя к самому дальнему шкафу.
За толстым стеклом Левзин увидел странную конструкцию, составленную из золотистых проволочек и прозрачных цветных кристаллов. Она напоминала одновременно клетку и модель молекулы, какие Левзину в свое время демонстрировали на школьных уроках химии. Нет, на клетку это все же было похоже больше, потому что там, внутри, в полной неподвижности сидела лабораторная белая мышь.
— Это ваша машина
— Вы угадали, — ответил он с какой-то трепетной гордостью. — Это и есть машина времени. Точнее, ее действующая модель.
Левзин разозлился, но решил испить чашу до конца и принял игру.
— Я понимаю так, что, когда вы ее включите, мышь должна исчезнуть? — предположил он.
— Нет, — засмеялся Пермяков. — Машина уже включена. Она работает. И мышь не исчезнет.
— В чем же тогда фокус?
— А вы понаблюдайте за мышью, — предложил Пермяков.
Две или три долгие минуты Левзин неотрывно смотрел на зверька, но так и не обнаружил никаких перемен в его поведении.
— Будет лучше, если вы объясните. Дохлых мышей мне приходилось видеть и раньше.
— Мышь живая, — возразил Пермяков. — К сожалению, сейчас мы не имеем возможности измерить температуру ее тела, но я вас уверяю, что она равна сорока одному градусу, как и должно быть. Она сидит так уже четверо суток и просидит еще трое. Внутри этого прибора все жизненные процессы замедляются в сотни и тысячи раз. По сути, мышь сейчас находится в прошлом. Естественно, по ее собственному времени. Через три дня, когда опыт будет завершен, ее биологические часы успеют отсчитать всего лишь несколько секунд. И тогда она окажется в будущем. Вы меня поняли?
— Не совсем, — пробормотал Левзин. — Вы хотите сказать, что наша неделя оказалась для нее сжатой в несколько секунд?
— Вот именно! Теперь вам ясно, что я имел в виду, когда говорил о реальности путешествия в будущее?
— Значит, этот прибор… — Левзин потыкал пальцем в стекло. — Ну что ж! Думаю, мышам повезло. А что вы предложите людям?
— Я же объяснил, что это всего лишь действующая модель. — Пермяков, кажется, начал сердится непонятливости гостя. — На полноценную установку у нас, как всегда, не хватает средств. Мне не дают денег. Даже маленькую мышь я могу отправить в будущее всего на неделю. С увеличением срока расходы растут почти в геометрической прогрессии. Но это лишь технические трудности.
— Экономические, — машинально поправил Левзин. — Финансовые…
Он вновь пристально смотрел на мышь в золотистой клетке.
— Она пошевелилась! — воскликнул он. — У нее чуть-чуть изменилось положение хвоста!
— Естественно, — кивнул Пермяков. — За несколько секунд любая мышь успевает совершить очень много движений. Ведь она не спит. Она просто живет в ином темпе времени.
Медленно, но перед Левзиным все же начал открываться смысл того, что он сейчас видел. Истинный, настоящий смысл, который был недоступен Пермякову.
— Полагаю, ваш эксперимент требует очень большого количества энергии? — спросил он.
— Почти совсем не требует, — с удовольствием ответил Пермяков. Кажется, именно этого вопроса он ждал с самого начала. — Устройство работает по принципу волчка. Нужен некоторый начальный импульс — его величина и определяет протяженность, условно говоря, перемещения в будущее. В принципе прибор можно смонтировать даже в обыкновенной квартире. Наш волчок постепенно останавливается, а внутренний и внешний темп времени сравниваются.