Проект "Вервольф"
Шрифт:
Шелленберг помотал головой.
— Есть шанс всё исправить, но для этого надо остановить Сванхильду и заговорщиков. Если они вызовут демона с его ратью — весь мир погибнет, потому что с тварями из Инферно нельзя договориться. Они не остановятся, пока не превратят Землю в безжизненный камень.
Я облизнул пересохшие губы и продолжил с прежним напором:
— Другое дело, бригадефюрер, если вы поверите мне и выступите со мной заодно. Тогда вы сможете взять власть в свои руки и станете спасителем нации… да какое там — всего мира!
Шелленберг усмехнулся.
— Зря смеётесь. Я не преувеличиваю и я не сумасшедший.
— Простите, Валленштайн, я что-то не понял: к чему вы приплели сюда ваших вервольфов?
— Да к тому, что всё это из одной оперы, бригадефюрер! До того, как я нашёл этот проклятый артефакт, оборотни были легендой, персонажем народных страшилок, фольклором, если хотите. Зато сейчас они стали реальностью, и я сражался с некоторыми из них перед тем, как вернулся в Берлин. Вы знаете, что они сделали с населением Бергвизебурга?
Начальник шестого управления вскинул правую бровь. Похоже, это стало для него новостью.
— Они вырезали всех за несколько минут. Всех до единого! Стариков, женщин, детей. Всех! Понимаете?
Бригадефюрер несколько раз постучал носком правого сапога по полу, изучая меня взглядом, потом вернулся в кресло и положил на стол сцепленные в замок ладони.
— Но ведь вервольфы — это ваше изобретение, барон. Или я что-то неправильно понял?
— Вы всё правильно поняли, бригадефюрер, и я не снимаю с себя ответственности. Кровь этих несчастных отчасти лежит на мне, но это не я выпустил "зверушек" на волю. Это сделал Кригер по наущению Шпеера.
— Но зачем? Вы утверждаете, что портал находится где-то в Сталинграде. Так?
Я кивнул. Шелленберг задал новый вопрос:
— Для чего тогда устраивать резню в центре Германии, если основные события должны развернуться в России?
— Чтобы отвлечь внимание от своих действий на востоке. Пока здесь шум да дело из-за небывалого по жестокости преступления против мирного населения, они там, под шумок, распечатывают портал и обрушивают мир в хаос.
Я замолчал. С моей стороны все ходы сделаны, теперь дело за Шелленбергом. На чью сторону он встанет? Выдвинутая мной версия достаточно хлипкая, малейший анализ может развалить её, как карточный домик, да только вот свидетелей не осталось — кроме Сванхильды, её я в расчёт не беру, — и никто не может подтвердить или опровергнуть мои слова. За мою версию говорят разгромленная фабрика и мёртвый город, против — здравый смысл и полное неприятие оккультизма. С последним, слава богу, в Германии всё наоборот: тут всё руководство Третьего рейха напрочь помешано на мистике, заговорах и прочей чепухе.
Шелленберг снял трубку телефона, плотно прижал к уху и что-то сказал в дырочки микрофона. Через несколько секунд дверь открылась, на пороге возник рослый эсэсовец, проскользнул к шефу и склонился над ним. Я не разобрал слов, хоть и старался. Бригадефюрер говорил очень тихо, явно не желая, чтобы я уловил нить чужого разговора.
Выслушав приказания, немец удалился. Шеф СД — Аусланд посидел в кресле ещё несколько секунд, явно что-то обдумывая, затем встал, мягкой поступью хищника обогнул стол и приблизился ко мне.
— Герр барон, думаю, вас не затруднит провести в этом здании ещё несколько часов.
— Разумеется, бригадефюрер. Я с удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством. Скажу честно: за последнее время я очень устал, и хороший отдых мне не помешает.
Шелленберг усмехнулся, хлопнул меня по плечу:
— Приятно иметь дело с понимающими людьми. Сейчас вас проводят в комнату отдыха, где вы сполна насладитесь покоем.
Начальник внешней разведки вернулся к столу, нажал скрытую под столешницей кнопку. Дверь отворилась, в кабинет вошёл дежуривший на входе синеглазый блондин в идеально отглаженной форме. Бригадефюрер бросил несколько отрывистых слов. Дежурный прищёлкнул каблуками, повернулся ко мне и вытянулся, плотно прижав руки по швам.
Я взял фуражку со стола, шагнул за провожатым к двери с массивной медной ручкой и замер, услышав за спиной:
— Постарайтесь отдохнуть как следует, Валленштайн. Если ваши слова подтвердятся, вас ждёт долгое путешествие.
Я кивнул, не оборачиваясь, и вышел из кабинета.
Двухметровый немец мерял коридор огромными шагами. Я с трудом поспевал за ним, едва не переходя с быстрого шага на бег. Встречавшиеся на пути подчинённые Шелленберга прижимались к стенам, провожая нас удивленными взглядами. Я попробовал взглянуть на странную пару из меня и эсэсмана со стороны и сам чуть не покатился со смеху: действительно, забавное зрелище.
Мы спустились на подземный ярус, где находились узкие одиночные камеры. Эсэсовец отпер дверь одной из них, подождал, когда я войду в бетонную клетушку четыре на два метра, и лязгнул засовами.
Оставшись в одиночестве, я вдохнул затхлый воздух, осмотрелся. Под потолком потрескивает яркая лампочка. Справа железная койка под серым одеялом, сразу за ней — в углу — эмалированный унитаз, чуть в стороне маленький рукомойник. Слева грубый деревянный стол и круглый табурет. Вся мебель прикручена к полу и отбрасывает длинные тени на шершавые стены и холодный пол.
Я лёг на кровать и сразу провалился в чёрную трясину беспамятства, по — другому это состояние не назовёшь.
Не знаю сколько прошло времени, но когда я проснулся, то почувствовал себя вполне отдохнувшим, бодрым и полным сил. Лампочка по — прежнему потрескивала под потолком, воздух всё так же пах плесенью.
Я встал, прошёлся по камере взад — вперёд, сделал несколько упражнений, разгоняя застоявшуюся кровь, отжался от пола двадцать раз, потом сполоснул руки и лицо холодной водой. Если Шелленберг захочет меня увидеть, а он захочет, можно не сомневаться, я должен выглядеть на все сто.
Валяться на жёстком матрасе больше не хотелось: во — первых, здесь койки не очень удобные, а во — вторых, лёжа я плохо соображал. Мозг отказывался работать на полную мощность, когда я находился в горизонтальном положении. Мне думалось намного лучше сидя или стоя. Возможно, вися на турнике вниз головой, я вообще бы побил все рекорды по быстродействию мыслительных операций, но до этого времени я не успел проверить эту теорию, а сейчас как-то не хотелось этим заниматься, да и негде. Всё-таки тюремная камера — не спортзал, шведские стенки здесь не предусмотрены. Единственное место, где в узилище можно повисеть — это виселица, но, думаю, здесь её нет, и, хочется верить, до столь радикального способа дело не дойдёт.