Профессионариум. Антология фантастических профессий
Шрифт:
Акира раздражённо крякнул.
– Нет. Рассказ не о старушке и не о женщинах вообще. А о красоте. О том, что нужно искать прекрасное в каждом дне жизни. Ну, ты когда почитаешь, сам поймёшь… – Он быстро встал, протянул мне руку. – Что ж, спасибо, Род. Это было прекрасно. Мне пора и… – оглянулся на Ваню, – удачи вам с юным Иваном.
Когда он уже стоял в дверях, Ваня всё-таки решился спросить.
– Послушайте, мистер Акира, а зачем это вам? Я имею виду, райтинг. Вы же отлично двигаетесь и стреляете точно, и…
Юн прищурился.
– А ты знаешь, что в древнем Китае в лучники брали только каллиграфов? Тех, кто умел рисовать иероглифы. Как думаешь, почему? Я тебе скажу. Потому что выпущенную стрелу не вернёшь обратно. Как и штрих на бумаге. И вот умение концентрироваться, делать всё чётко, раз и навсегда, без переделок – оно и приобреталось с искусством каллиграфии. – Он помолчал. – В сети пишут: «Акира никогда не промахивается». Так вот, может, потому-то я и не промахиваюсь никогда, что хожу на занятия к Роду. Как лучники и великие воины древности.
– Кажется, он по-настоящему привязался к тебе. – Она лежала на боку, сложив на меня ноги и уткнувшись носом в мою шею. – Хотя, что удивительного. Отца у него, считай что нет. А ты мужчина, взрослый, умный… ох, как же Ване трудно без отца, если бы ты знал!
– Ничего не трудно. Отлично без отца. Я знаю.
Лили приподнялась на локте, пристально уставилась мне в лицо.
– Это тебе так кажется. Что всё легко. А ребёнку… вот будет у тебя свой – поймёшь.
– Не будет.
– Почему?
Я немного отодвинулся. Потом встал, повернулся к ней спиной.
– Потому что я не хочу.
И ежу было ясно, к чему этот разговор. Но до сих пор мне удавалось прерывать беседы, как только тема становилась опасной.
– Послушай… давно хотела предложить тебе… да всё вот не решаюсь…
Похоже, сегодня Лили была настроена серьёзно.
– Переезжай ко мне. А что, дом у нас огромный, места полно, оборудован по последнему слову, а не так, как твоя эта развалина. И Ваня будет рад. А что…
Я быстро повернулся к ней, лёг обратно; обнял, прижимая к себе.
– Я одиночка. Одиночка, Лили. Не умею ни с кем уживаться. И не люблю никого. И детей не люблю.
– А…
– Тебя люблю. Но не так. Не так, понимаешь? Это плохая идея. Даже если ты будешь танцевать для меня каждый день, я скоро возненавижу тебя. И твоего сына. Потому что не выношу постоянного присутствия посторонних. Не выношу.
– А…
– Забудь… забудь…
Некоторое время она ещё пыталась что-то сказать. Потом коротко выдохнула и застонала.
Его звали Геннадием, но представлялся он всегда как Гено. С ударением на первый слог. Уж не знаю, на что тут был намёк, на гения
Интеллигентный, вежливый. С вечной улыбочкой на тонких бледных губах.
Когда я увидел его в первый раз, то сразу подумал, что Гено – отличная возможность для Лили.
Богатый, статусный. Очки в золотой оправе, дорогой парфюм и вычурная бородка. Полноценная замена брутальному пожилому актёру. С одной стороны – его полная противоположность, с другой – ничуть не уступает ему в классе.
Я познакомил их как-то вечером, специально задержав Ваню и попросив Лили забрать сына самой – уже поздно, а вдруг такси-кар сломается?
Когда она приехала, Гено как раз прибыл на свой урок.
Точно не знаю, чем он занимался по жизни – политикой или криминалом, но деятельность эта приносила ему доход и оставляла достаточно свободного времени. Они понравились друг другу с первого взгляда. И немедленно принялись ходить на концерты, выставки и прочие подобающие статусу мероприятия – неистово и страстно, стремительно врастая друг в друга.
Довольно быстро она перестала звонить мне, и вопросов я не задавал.
– Ты когда-нибудь видел снег?
Он равнодушно кивнул.
– Сто раз, а что?
– Я имел в виду, по-настоящему.
Ваня насупился.
– Да какая разница, по-настоящему или нет. Я знаю, что он холодный и белый.
– Холодный и белый! – передразнил я насмешливо. – Ничего-то ты не знаешь, Ваня. Когда идёт снег, ночи становятся светлей – свет отражается от снега, и можно даже не зажигать фонарей. А когда утром после снегопада ты выходишь на улицу, то он скрипит под твоими ботинками, и этот звук ни с чем не перепутать. И никогда не забыть.
– Ну и что, ну и скрипит. Сейчас послушаю и запомню…
– Забудь. Всё равно ничего не поймёшь. Так, продолжаем урок…
– Погодите! – Он откашлялся. – Я по поводу того стишка, про шиншиллу, помните? Я тут подумал… а чем там всё закончилось?
– Не понял?
– Ну, про шиншиллу. Она там в нору залезла… или захотела залезть. И решила спать. Ну и? А что дальше?
Я откинулся в кресле, уставился на потолок.
– Дальше, Ваня, я пока не придумал. Это был короткий стишок, специально для тебя, упражнение. Но если хочешь… Она уснёт. И шелестом шелков её укроет равнодушный снег…. Который… э… шелков…
– Да дался вам этот снег! – Он гневно подпрыгнул на стуле.
Я усмехнулся.
– Который некий Ваня Хохолков ещё не видел. Глупый человек!
Он взял ручку и принялся записывать, хотя я и не просил его об этом. Потом задумался.
– Нет. Ерунда полная. Сами вы глупый. И вообще. Снег укроет – значит, она умрёт что ли? Ну уж нет.
– А как бы ты хотел?
– Она должна победить. Всех. Собак и всех, кто идёт за ней.
Я улыбнулся.
– Как «Ливерпуль»?
– Как «Ливерпуль», – подтвердил он серьёзно и внимательно посмотрел мне в глаза.