Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе
Шрифт:
«…в один прекрасный день в кругу немецких эмигрантов в Париже появился один необычайно худой, в очках, симпатичный молодой студент из Берлина, о котором было известно только, что он — сын лютеранского священника откуда-то с севера. Беженцы из Германии, в том числе и наши товарищи, в ту пору прибывали чуть ли не каждый день, но этот человек сразу же привлек мое внимание каким-то удивительным светом внутреннего страдания на лице. В то время не было принято задавать лишние вопросы, и только годы спустя я узнала о тех испытаниях, которые выпали на долю его семьи.
Сразу же после приезда в Париж Клаус активно включился в работу антифашистского комитета Анри Барбюса, где мы и познакомились. Я уже не помню, как произошло наше знакомство и кто нас познакомил, комитет заседал в одном из парижских кафе, каждый день приходили новые люди, и в той обстановке братства, товарищества и душевного подъема, поверьте, было не до расшаркиваний и
Только, ради бога, не придумывайте никаких романтических историй о любви с «первого взгляда» и о том, как мы встретились вновь через много лет. Все это не так. Вернее, и так, и не так. Хотя мы почти одногодки, в то время я была замужем и уже только поэтому чувствовала себя и старше, и опытнее его. Тем более что он был совершеннейшим ребенком, а уж мы, женщины, чувствуем это сразу. Не скрою, он мне нравился, но не более, чем нравится молодой симпатичный юноша молодой женщине. Видя, что он совершенно одинок в Париже и, судя по всему, сильно нуждается, я несколько раз приглашала его к нам домой на ужин. Отель, вернее, дешевый пансион, где мы тогда жили, находился довольно далеко и, несмотря на это, порядочный кусок пути от метро до нашего дома мы обычно шли пешком. Странное дело, хотя он действительно был молчуном, но в моей памяти эти прогулки в далеком Париже 1933 года сохранились, как какие-то увлекательные беседы на какие-то чрезвычайно интересные темы, хотя сейчас я прекрасно понимаю, что говорила в основном я одна, а он больше молчал. С первого нашего знакомства его молчаливость и сдержанность никогда не казались мне тягостными, и знаете почему? Потому что он удивительно умел слушать. Я в ту пору, как и любая женщина в этом возрасте, была и болтушкой, и хохотушкой, немного кокеткой, и мне очень нравилось его смущение, сквозь которое проступала юношеская чистота и скромность, которые так нравятся нам, женщинам. Как-то довольно неожиданно он начал называть меня «Марго». По его словам, это имя больше подходило мне, чем патриархально-бюргерское «Грета».
Дома за ужином в основном опять говорила я, хотя мне казалось, что говорим мы все вместе. «Ну что ты находишь в этом парне, — все спрашивал меня муж, — из него же слова не вытянешь?» Потом Клаус уехал. Случилось это 24 сентября 1933 года. Я хорошо помню эту дату, так как на следующий день начинался процесс над Георгием Димитровым. Начался сбор воззваний и подписей протеста, я с головой ушла в эту работу, и поэтому его отъезд прошел как-то незаметно. Был — и уехал. Он прислал мне несколько коротких шутливых писем из Англии, в которых по-прежнему называл меня «Марго». А потом я уехала в Москву, где работала вначале в аппарате ИККИ у Георгия Димитрова, затем в секретариате у Вильгельма Пика, затем в Красногорске в комитете «Свободная Германия», затем после войны в аппарате ЦК, одним словом, началась жизнь, в которой каждый день был событием и которую я согласна прожить еще раз так же от первого до последнего дня…»
«СТАНОВЛЕНИЕ»
24 сентября 1933 года Клаус Фукс сел на паром, совершавший челночные рейсы между Францией и Англией, став одним из десятков тысяч немецких беженцев, чьи судьбы были безжалостно исковерканы нацизмом. Позади была страна, которую они всю жизнь считали своей родиной, ставшая вдруг сплошным громадным концлагерем, близкие и друзья; впереди была неизвестность, страх за них, эмигрантская униженность, лишения, разочарования и слабый луч надежды на будущее.
Из Германии бежали не только коммунисты, социалисты и, вообще, люди левых убеждений. Бежали и люди, далекие от политики, чья вина заключалась только в том, что они евреи. Среди них было много видных талантливых ученых.
Из Германии, Австрии, Венгрии, Чехословакии, Италии, спасаясь от фашизма и репрессий, в Англию, а затем в США эмигрировали крупнейшие физики Европы: А. Эйнштейн, М. Борн, Ю. Вигнер, Л. Сцилард, X. Бете, Дж. Франк, Э. Теллер, Р. Пайерлс, О. Фриш, Г. Плачек, В. Гесс, Э. Ферми, Э. Сегре, Б. Понтекорво и многие другие. Немецкие университеты, бывшие еще недавно центром мировой науки, обезлюдели. Они уедут с болью в сердце, хорошо узнав погромный лик фашизма. Они первыми поймут возможности взрывного ядерного деления и первыми увидят, какую опасность для народов мира представляют работы немецких физиков по созданию «сверхоружия». Они, как, например, А. Эйнштейн и Л. Сцилард, первыми забьют в набат и, преодолев стену косности, непонимания и недоверия, не только убедят западных союзников в необходимости создания атомной бомбы, но и первыми создадут ее. И наступит время, когда Гитлеру и его клике придется горько раскаиваться в том, что они так легко и бездумно выпустили лучшие европейские умы (если они, вообще, были способны на это чувство). 25 сентября 1933 года Клаус Фукс прибыл в порт Дувр. Весь его багаж состоял из небольшого чемодана и саквояжа. Чиновникам английской пограничной и эмиграционной служб, долго и придирчиво изучавшим его немецкий паспорт, на вопрос о цели поездки в Великобританию он сказал, что собирается изучать физику в Бристольском университете. Это был ответ на официально поставленный вопрос, не более, чем слабая надежда, хотя он действительно направлялся в небольшой городок Сомерсет неподалеку от Бристоля. В нем жили хорошие знакомые его отца по международной квакерской организации «Общество друзей» — Джесси и Рональд Ганн, которым он написал письмо из Парижа и которые вызвались помочь ему устроиться в Англии.
Из неопубликованного интервью Клауса Фукса: «…после того, как я пересек Па-де-Кале и очутился в тихом университетском Бристоле без денег, с одним лишь отцовским рекомендательным письмом в кармане и слабыми надеждами на будущее, передо мной встал вопрос: как выполнить поставленное партией задание, как получить образование, как стать специалистом, чьи знания и опыт пригодились бы для строительства новой Германии. Мне повезло, на моем пути встретились чудесные люди, чью доброту и поддержку я не забуду до конца дней своих. По их рекомендации я попал к профессору Мотту, хотя, как мне кажется, лучшей рекомендацией для него стало то, что я учился в Лейпциге у Нобелевских лауреатов Гейзенберга и Френкеля. После некоторого размышления я решил переключиться с чистой математики, которая была моей основной специальностью в Лейпцигском и Кильском университетах, на теоретическую физику. Профессор Мотт сразу же подключил меня к теоретическим исследованиям в области квантовой механики».
Вспоминает сэр Нэвилл Фрэнсиз Мотт, Нобелевский лауреат, член Королевского научного общества, профессор Бристольского и Кембриджского университетов, многолетний директор Кэвендишевской лаборатории:
«…в то время, в 1933–1934 годах, когда первые немецкие беженцы стали прибывать с континента в Англию, я был еще совсем молодым профессором физики в Бристольском университете. К счастью, у нас была возможность, благодаря финансовой поддержке одной английской табачной фирмы, взять стипендиатами на кафедру физики нескольких ученых из Германии. Большинство из них были евреи, бежавшие от нацистского террора. Я хорошо помню, как однажды мой хороший знакомый, которого я знал как квакера, привел ко мне в кабинет молодого неразговорчивого немца по имени Клаус Фукс. Он едва говорил по-английски, я же мог объясняться на немецком. Он выразил желание защитить диссертацию в области теоретической физики под моим руководством и остался работать на моей кафедре в течение четырех лет. За эти годы он опубликовал несколько замечательных научных работ, на которые до сих пор ссылаются в научном мире. К. Фукс работал над проблемами, которые очень интересовали меня самого. С помощью открытых трудами Гейзенберга, Макса Борна и Шредера законов квантовой механики можно уже было теоретически предсказать свойства некоторых металлов в определенных условиях. Так, я попросил его рассчитать эластичную прочность натрия. Как поведет он себя в условиях механического сгибания? Клаус Фукс написал очень хорошую работу на эту тему. Затем он рассчитал свойства тонких металлических слоев, и эти работы до сих пор являются фундаментальными в области физики твердого тела. Клаус Фукс показал себя исключительно одаренным физиком-теоретиком, и если бы не война и другие обстоятельства, то он к 40 годам был бы уже профессором и заведующим кафедрой физики в одном из британских университетов. Я, разумеется, не предсказатель, но вполне вероятно, что он бы стал Нобелевским лауреатом и членом Королевского научного общества. Ему я всегда предсказывал большое будущее в науке…»
…Младшими научными ассистентами на кафедре у Нэвилла Мотта были также два молодых немецких физика, с которыми судьба еще столкнет Клауса Фукса: Ганс Бете станет выдающимся физиком, одним из создателей атомного и водородного оружия, одиннадцать лет спустя он станет руководителем отдела теоретической физики Лос-Аламосской лаборатории, под началом которого будет работать Клаус Фукс; Герберт Скиннер станет близким другом и начальником Фукса в английском атомном центре в Харвелле и сыграет через 17 лет такую фатальную роль в его признании и аресте…
…Годы, проведенные в Бристоле, он будет вспоминать с удовольствием. Он будет помнить живописные викторианского стиля университетские здания, уступами спускавшиеся к набережной Северна, новое с иголочки здание кафедры физики, свой заваленный бумагами стол в ассистентской комнате на втором этаже, ухоженные аллеи и аккуратно подстриженные газоны университетского парка и себя самого: худого, долговязого, далеко не изысканно одетого, с волчьим молодым голодом, одинокого я чужого всем эмигранта.