Профессор Сторицын
Шрифт:
Людмила Павловна. Что вы, Прокопий Евсеич? Вы что-нибудь хотите сказать?
Телемахов. Дайте руку.
Берет протянутую руку, целует и, положив на стол, склоняется на нее лицом.
Людмила Павловна. Прокопий
Телемахов(поднимая голову и садясь обычно). Пьян, оттого и плачу. Плачу, и кончено! И никто не смеет запретить мне плакать. И кончено. (Грозит пальцем по направлению спальни.) Пусть!.. и очень сожалею, скорблю душевно, что сам вот этой рукой… (трясет кулаком почти перед самым лицом княжны) не мог! И кончено… Княжна! Людмила Павловна. Что, Прокопий Евсеич?
Телемахов, молча и сам продолжая глядеть на княжну, показывает дверь, за которой Сторицын, и чертит указательным пальцем как бы круги.
Людмила Павловна(со страхом). Я не понимаю.
Телемахов(наклонившись и продолжая чертит пальцем). Скоро умрет. Сердце никуда. Скоро умрет.
Людмила Павловна. Этого не может быть!
Телемахов(утвердительно кивнув головой). Будет… Но что это?
На цыпочках, с выражением крайнего страха на лице и в походке, из спальни выходит Володя и останавливается, смотря назад.
Людмила Павловна. Что с ним?
Володя. Не знаю. Умирает, должно быть. Не знаю.
Почти
Телемахов (трезвея). Куда ты?
Сторицын останавливается и мгновение смотрит назад, не видя.
Сторицын. Я иду! (Поднимает руку.) Слышишь?
В комнате мгновение полной тишины: слышнее яростные взвизги и глубокие вздохи ветра за окном, удары дождевых капель по стеклам. Сторицын поворачивается и идет с выражением той же сосредоточенности. Первые шаги тверды, но дальше силы изменяют — шатается — почти пробегает два шага и падает у самой двери. К нему подбегают.
Володя. Папахен! Папа! Папа!
Телемахов. Пусти. Подними голову, открой грудь. Не реветь, тихо.
Слушает, приложив голову к сердцу, затем отчетливыми шагами выходит на середину комнаты и останавливается спиной к трупу, решительно сдвинув ноги и яростно щипля бороду. Володя и Модест Петрович плачут.
Ложь-ложь-ложь! (Яростно кричит, грозя вверх кулаком.) Убийца?