Профессорятник
Шрифт:
— Вы, что же — родственники? — с серьезным видом спросил их Павел Григорьевич.
— Да нет, — ответил Щенев, — у нас фамилии ведь разные: я Щенев, а он — Щенников.
— Ну и что из этого следует — наступал Павел Григорьевич, — корень то у вас один.
— Насчет единого корня, Павел Григорьевич, также нет полной уверенности, — упорствовал Щенев.
— Слушайте, не морочьте мне голову, — возразил Сутягин. — Ваши прекрасные фамилии имеют одно и то же происхождение —
Коллеги рассмеялись, поняв, что дальнейшее препирательство с Сутягиным бесполезно. Но, главное, было в том, что тот, затеяв очередную «бузу», в сущности, вышел на верную логическую линию, конечно, не в смысле прямого «родства» Щенева и Щенникова, а в том плане, что этимология фамилий, по-видимому, действительно имеет общий корень.
...Помнится, однажды на Невском проспекте мы с Павлом Григорьевичем оказались в битком набитом троллейбусе. Его объемистый портфель, в котором, как всегда, содержалось «неисчислимое» количество предметов (включая термос, который он исправно возил на работу) существенно затруднял наше продвижение по салону.
— Простите, вам мой портфель не нужен? — несколько раз он повторил тем пассажирам, которые «отжимали» портфель и те, улыбаясь, как по мановению палочки, расступались, пропуская нас дальше. А перед выходом из троллейбуса, на вопрос сзади стоявшей дамы, собираемся ли мы выходить, Павел Григорьевич, сделав артистичную гримасу, ответил ей, что он, дескать, не только сам не выйдет, но и ее принципиально не выпустит, и ей придется ехать до самого кольца. Многим пассажирам, в том числе мне, веселое настроение было обеспечено на полдня.
И еще один яркий случай. Как всегда летом, студенты-географы предпоследнего курса разъезжались на так называемую дальнюю полевую практику — в другую природную зону с тем, чтобы закрепить полученные знания. Поинтересовавшись у автора (руководителя практики) временем отъезда в Таджикистан (на Памир, в Горный Бадахшан), Павел Григорьевич, как бы в шутку, спросил, а не требуется ли нам «почетный караул» и «духовой оркестр», на что получил, естественно, благожелательный ответ. И каково же было наше изумление, когда перед самым отправлением поезда с Московского вокзала на платформе у нашего вагона оказалось четверо курсантов известного училища имени адмирала Макарова с двумя трубами, гитарой и барабаном, «учинившим» нам на дорогу бодрящий русский военный марш «Прощание славянки» («Встань за Веру, Русская земля»). В качестве дирижера, в окружении толпы «музыкальных» зевак, предстал сам профессор.
Как поется в песне, «не забывается такое никогда».
15. КАК «ЧЕРНЫЙ ГАНС» С ЦЫГАНОМ НАГНАЛИ СТРАХУ НА ЛЮФТВАФФЕ
Лирики говорят, жизнь — это трогательная комбинация. Образно — ничего не скажешь, но верно лишь отчасти, поскольку у иных она уж слишком далека от лирики. А бывает, представляет собой зашкаливающее «напряжение тока в сети», а то и балансирование на грани между жизнью и смертью.
Наша очередная история может подключить к читательской аудитории даже военных документалистов, так как покоится на реальных воспоминаниях начальника разведки Северного флота Сутягина (впоследствии профессора географии Герценовского университета) о пленении и допросе известного летчика-аса Люфтваффе Рудольфа Мюллера. Этот гаденыш (конечно, не сопливый шкет, но двадцати двух лет отроду) за неполных два года (с сентября 1041 г.) сумел сбить 94 наших самолета, за что и был удостоен высшей награды фашистской Германии — Рыцарского креста с дубовыми листьями.
Заметим, Мюллер был далеко не лучшим «птенцом Геринга» — ведь были еще Хартман, Баркхорн или Ралль, на счетах которых числятся соответственно 352, 301 и 275 сбитых советских самолетов. Но не признавать, что этот «фашистский стервятник» был большим мастером своего дела — просто глупо, как ошибочно думать, что и советские асы, в частности Покрышкин и Кожедуб (сбившие, соответственно 59 и 62 самолета), были «бледной тенью» немцев.
Ведь важно понимать, что на момент начала войны у нас на балансе оставались неконкурентные модели самолетов, которым было нелегко соперничать даже с самыми простыми немецкими бомбардировщиками. А уж ВВС Северного флота, где куражился Мюллер, вообще были укомплектованы самолетами допотопных образцов (истребителями И-153 «Чайка», И-15бис и И-16), которые по прямой уступали в скорости даже «Юнкерсам» — немецким бомбардировщикам. А поступавшие в первых партиях лендлиза английские истребители «Харрикейн» и американские Р-4ОС «Тома-Томагавкv всегда могли на равных вести воздушные бои с Мессершмиттами.
Молодому читателю не мешает напомнить и тот прискорбный факт, что летные кадры СССР, имевшие за плечами опыт боев в Испании, в зимней войне с Финляндией, на Халхин-Голе, были сильно прорежены репрессиями, а новое пополнение не имело не то что боевого опыта, но даже достаточного летного опыта, плохо знало технику и тактику авиации противника. И это при том, что немцы уже получили опыт применения авиации в небе Польши, Великобритании и Норвегии.
Вернемся, однако, к действующим лицам нашей «саги» и, прежде всего, к Павлу Григорьевичу Сутягину. Окончив перед войной краткосрочные дипломатические курсы, он был назначен в норвежское посольство Советского Союза военно-морским атташе (фактически — резидентом нашей разведки). Но после оккупации Норвегии фашистской Германией, Сутягин был арестован и оказался в фашистском гестапо. Впоследствии был обменен и, возвращаясь кружным путем (через Турцию) домой, был арестован немцами вторично, но судьба улыбнулась ему и на этот раз, после чего и произошло назначение в одну из самых горячих точек воздушно-морского противоборства с противником — на Северный флот.
Все дело в том, что в незамерзающий порт Мурманск шел основной поток так называемых «лендлизовских» грузов. Эти жизненно важные союзные конвои нужно было оборонять от немецкого флота и бомбардировщиков с торпедоносцами, доводить до Мурманска и быстро разгружать — ведь немцы нещадно бомбили и портовые сооружения. «Оборонительная» тактика с «привязкой» к месту, конечно же, сковывала действия нашей истребительной авиации, в то время как летчики Люфтваффе чувствовали себя свободными «охотниками», при этом вражеские бомбардировщики выполняли свою работу обычно в сопровождении истребителей.
Существует несколько версий того, как Мюллер был подбит в небе Заполярья, но вникать в их детали мы не будем. Точно известно одно: 19 апреля 1943 г. Мюллер вылетел в первый и последний раз на новом «Мессершмитте» на боевое задание, которое заключалось в прикрытии группы истребителей-бомбардировщиков, отправленных на бомбардировку аэродрома Ваенга. Согласно наиболее распространенной версии, в завязавшемся воздушном сражении аса сразил младший лейтенант Н. Бокий.
Мы не случайно использовали глагол «подбит», так как мерзавец Мюллер (он же виртуоз) все-таки сумел посадить машину на снег в 8 км восточнее озера Мальярви и попытался на лыжах уйти к своим. (Кстати, вы только представьте себе, что находилось в спинном лацкане его парашюта: маскировочный халат, теплые носки, шоколад, спички и сигареты, а в вещевом мешке — мясные консервы, шоколад, кекс, сигареты, перевязочный пакет. Но и это еще не все: в полет полагались также складные лыжи и палки, ракетница с запасом ракет и пистолет).