Профессорятник
Шрифт:
Бели песня сон твой потревожит И нарушит мирный твой уют, — Не сердися, — песня зла не множит, Злые люди песен не поют.
В то же время, некоторых из нас уже тогда начали терзать смутные сомнения относительно оригинальности главных аккордов романса, подозрительно напоминавших мелодию «темно-вишневой шали». Но смелости откровенно сказать об этом Юрию Дмитриевичу не хватало ни у кого, за исключением отважного профессора Литовки. С неизменным бокалом сухого красного вина в руке он откровенно иронизировал по поводу композиторского таланта исполнителя, просил сверить партитуру, и синхронно пытался заглушать следующие слова романса «Злые люди песен не поют»:
Петя
Кто из нас певцам ее ты не рад!?
Петя — всем любимая сестрица,
А поющий — людям друг и брат,
хорошо знакомыми строками из «темно-вишневой шали»:
В этой шали я с ним повстречалась
И любимой меня он называл.
Я стыдливо лицо прикрывала,
И он нежно меня целовал.
Нельзя сказать, что Юрий Дмитриевич спокойно воспринимал подобные «антипартийные выпады» — он смущался, «пыхтел», краснел, но, главное, ждал защиты от «истинных» ценителей своих музыкальных способностей, а те, увы, позорно молчали и лишь предательски улыбались.
Точку в этой забавной истории поставила профессорская жена Наталья Федоровна, сама недурно музицировавшая и обладавшая тонким музыкальным слухом:
— Слушай, Митрич! Ну, все ценят твои разносторонние таланты — и этот сомнительный «шалевый» романс их нисколько не убавит, ни прибавит. Да плюнь ты на него. Ну, слямзил Симонов у Николая Гумилева «Жди меня», но от этого его слава ведь нисколько не померкла! Успокойся, ради Бога!
После этого, романс «Злые люди песен не поют» исполнялся Дмитревским значительно реже и, уж конечно, — в отсутствии главного «музыкального критика» — профессора Литовки.
21. КОНТИНУУМ ИМЕЕТ МЕСТО
Любой студент, прослушав университетский курс генетики, обязан в любое время суток как «Отче наш» доложить, что основной составляющей каждой хромосомы является ДНК, а гены — это основные составляющие хромосомной ДНК — так просвещал автора в свое время профессор генетики Шварцман Петр Яковлевич. Однако и он, по его рассказу, был однажды шокирован ответом одного студента-географа — в общем-то, не безмозглого балбеса, но этакого юного сноба, который проявил осведомленность, пожалуй, лишь в одном — в том, что генетическая информация каждого человека сохраняется в 23 парах хромосом. Дальше студент, как говорят, поплыл и попытался вовлечь профессора в обсуждение бесплодного, как пустоцвет, вопроса чисто схоластического свойства, как-то: «хромосомы по своей природе дискретны, а гены континуальны».
Шварцман впоследствии рассказывал, что, будучи смертельно усталым после «дачных» работ, он не имел никакого желания устраивать дискуссию со студентом-пустозвоном. Произнеся ничего не значащую фразу: «континуум, пожалуй, имеет место», и, отметив поверхностные знания студента, он зафиксировал в зачетной книжке тройку, отправив того восвояси.
Знал бы Петр Яковлевич, какой сакраментальный смысл эта фраза приобрела на факультете географии. Отличившийся студент не преминул возможностью заняться саморекламой, в том смысле, что он, дескать, «обвел вокруг пальца» профессора, просто «запудрив ему мозги». (Помнится, к подобному приему мы прибегали в средней школе на уроках химии, начиная свои ответы с запомнившегося выражения «исходя из теории электролитической диссоциации...». Учитель прерывал ответ и ставил отличную оценку!). В течение буквально нескольких лет выражение «континуум имеет место» использовалось студентами в качестве эквивалента «да» или «нет», а в спецгруппах, где занятия велись на иностранных языках, иногда приходилось слышать и такой инвариант как «continuum has a place». Особенно часто фраза фигурировала на полевых практиках, в самых что ни есть неожиданных ситуациях (вплоть до наличия или отсутствия пива в пивных ларьках).
Впрочем, эта фраза, можно сказать, была абсолютно «безобидной», она нисколько не раздражала Петра Яковлевича (о ее популярности автор по-дружески поведал ему), и кроме улыбки на его лице не появлялось больше никаких эмоций.
Бывают, однако, гораздо более «эксклюзивные» оговорки и высказывания, подчас доставлявшие их авторам серьезные неприятности, а то и горькие переживания. Помнится, как однажды один из нас — молодых кандидатов наук, приветствуя известного «зубра» географической науки» Эдуарда Вильгельмовича Кнобельсдорфа в замешательстве «ляпнул»: «здравствуйте, Эдуард Кнобельсдорфович!». Непонятно, что после этого оставалось делать — то ли извиняться, то ли не заметить оговорки, то ли просто «повеситься».
А вот другой забавный случай. По университету в 90-х годах гуляла байка о том, как во время разговора на повышенных тонах двух дам-профессоров, одна из них произнесла роковую фразу, звуковые и фонетические ассоциации которой крайне не понравились другой. Замирение, под общий хохот, происходило едва ли не на самом высоком уровне. Что же касается самой фразы, то она на бумаге выглядела абсолютно безобидно: «Вот ты и делай этот дурацкий отчет: у тебя ж опыта больше». Нетрудно видеть, точнее — слышать, какие ужасные «подводные камни» содержались в этом злосчастном выражении.
Однако бывают с губ слетают, по-настоящему, «роковые» оговорки.
...Шло заседание Ученого Совета университета им. Герцена. Случилось так, что оно почти день в день совпало с назначением в 1990 г. Э.Д Днепрова министром образования страны. Смысл выступления одной из женщин (очень известного отечественного педагога, справедливости ради — не члена Совета, а приглашенного «со стороны») заключался в том, что к руководству системой образования, наконец-то, пришел человек реформаторского склада, что она теперь уповает на реальные реформы, которые, дескать, выведут российское образование на качественно новую ступень и определят пути его дальнейшего развития и т. д.
Весь конфуз выступления был связан с непостижимой оговоркой, допущенной оратором в самом начале выступления, когда была произнесена первая же фраза: «Узнав о назначении Э. Д. Днепрова, я испытала чувство сродни оргазму...». Произнеся ее, она закрыла лицо руками и, смутившись, естественно, попыталась как-то загладить свою оговорку: «да что же такое я «сморозила», Боже мой, простите, коллеги — я имела в виду, конечно же, «экстазу». Но, слово, не воробей — вылетит, не поймаешь». (Через несколько лет, за чашкой кофе в Академии образования автор поведал об этой оговорке Днепрову, конечно же, не выдавая имени оконфузившейся дамы. Его реакция подтвердила наличие у него вполне здорового чувства юмора).