Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами
Шрифт:
Бурдон, ты бледнолицый, а я — индей. Ты сильный, я слабый. А все потому, что Сын Великого Духа с твоим народом говорил, а с моим — нет. Теперь-то я понимаю, почему бледнолицым удалось проникнуть повсюду и захватить земли, на которых мы охотились. Они знают больше всех, и им было велено прийти сюда и поделиться своим знанием с бедными невежественными индеями. Я надеюсь, что мой народ прислушается к бледнолицым. То, что изрек Сын Великого Духа, есть истина. Ошибиться Он не может.
Бурдон, когда-то для меня не было ничего слаще, чем брать скальпы врагов. Если индей обижал меня, я снимал с него скальп. Так я жил. Я не мог жить иначе. Так приказывал мне Злой Дух. А теперь Сын Маниту приказывает мне иное. Я жил под грозовой тучей. Но дыхание умирающего знахаря-проповедника вашего народа разогнало ее. Я вижу все яснее. Я слышу его слова, обращенные к Маниту, с просьбой сделать мне добро, хотя я хотел взять его скальп.
Note154
Крапивник (Troglodytes troglodytes) — маленькая птичка ржаво-бурого цвета с беловатыми пятнами, относящаяся к семейству крапивниковых отряда воробьинообразных. Отличается привлекательным и очень приятным на слух пением, состоящим из мелодичных трелей.
Бурдон, мне приятно смотреть вперед. А оглядываться назад мне неприятно. Я вижу, что часто поступал не так, как следовало бы. Меня это печалит — я хотел бы все изменить. Потом я услышал, что Сын Маниту просил своего отца, живущего над облаками, сделать добро евреям, тем самым евреям, которые его убили. Я не думаю, что индеи — евреи. Так думал знахарь-проповедник бледнолицых, но он был человек, а человек может ошибаться. Иное дело Сын Маниту. Он всегда думает так, как думает Его Отец, а значит, думает правильно.
Бурдон, я теперь уже не тот Питер; я совсем другой индей. И мысли мои другие. Одна мысль о скальпе наводит на меня ужас. Я больше никогда не возьму скальп, никогда не взгляну на скальп, скальп — это плохо. Я теперь люблю янки. Я хочу делать им добро и не причинять им зла. А больше всего я люблю Великого Духа, который повелел Своему Сыну умереть за всех людей. Знахарь-проповедник бледнолицых сказал, что Божий Сын умер не только за бледнолицых, но и за индеев. Мы этого не знали, иначе рассказали бы о нем в наших преданиях. Мы любим говорить о хороших делах. Но ведь мы всего-навсего невежественные индеи! Сын Манит)' сжалится над нами и станет чаще подсказывать, как нам поступать. Со временем мы и сами будем это знать. Сейчас я чувствую себя не-сведущим дитятей; но, дескать, наступит день, и я стану мужчиной.
Закончив свою «исповедь», столь лестную для христианской Церкви, Питер дружески пожал Бурдону руку и удалился. Он не пошел по болоту, хотя при известной осторожности через него можно было пройти, а спустился в реку и начал пробираться вдоль берега, памятуя, что на воде не остается следов. Кроме того, он направился не в сторону объятой огнем хижины, над которой стоял высокий столб дыма, а прочь от нее, вверх по течению. Достигнув глубокого места, он скинул с себя скудную одежду, прикрывавшую его наготу, связал ее в сверток и, одной рукой удерживая его над головой, а другой гребя, преодолел глубокий участок Каламазу вплавь. Выйдя снова на берег, он опять же пошел в противоположную от Медового замка сторону и лишь на самом далеком от него краю болота оделся. Тут наконец он решился выйти на прогалины. Шел он безоружный: ружье, лук со стрелами, томагавк, даже нож — одним словом, все свое вооружение он оставил в каноэ, опасаясь, как бы оно не искусило его проявить к своим врагам не доброту, а злобу. Ни Медвежий Окорок, ни Дубовый Сук не вызывали сейчас у Питера теплых чувств. Он старался не испытывать к ним ненависти, но это было так трудно! Чувствуя это, Питер предпочел встретиться с ними без оружия в руках. Эта великая перемена начала происходить в Питере в процессе близкого общения с Марджери, но окончательно завершилась в последних актах разыгравшейся на прогалинах трагедии, особенно под влиянием предсмертной молитвы миссионера.
Итак, Питер вышел на прогалины и без особого труда сумел так смешаться с толпой своих бывших товарищей, что никто не заметил, откуда он появился. Стараясь не привлекать к себе ничьего внимания, он добрался до кухни как раз в тот момент, когда банда дикарей ворвалась внутрь изгороди и распахнула настежь дверь пылающей хижины, уже лишившейся крыши. Питер замер на месте: проявить свое полное безучастие к происходящему вокруг ему не хотелось, а действовать вопреки своей совести он не мог. Он знал, что людей, нуждающихся в спасении, там быть не может, а гибнущие в огне остатки имущества мало его беспокоили. Поэтому Питер выждал, пока не стало совершенно ясно, что бортник с компанией бесследно исчезли, и лишь после этого присоединился к индейцам.
— Бледнолицые бежали, — сообщил Медвежий Окорок великому вождю, когда тот к нему приблизился. — Мы искали их кости в пепле, но не нашли. Этот знахарь-бортник сказал им, что мы охотимся за их скальпами, и они все ушли.
— А молодые воины смотрели, на месте ли их каноэ? — спокойно поинтересовался Питер. — Если их тоже не стало, значит, белые поплыли к большому озеру.
Разумная мысль Питера встретила единодушную поддержку, и без малейшего промедления к берегу реки были посланы люди. Принесенное ими известие вызвало среди индейцев бурю — все, как один, порывались броситься в погоню за беглецами. Перехватить их представлялось делом нетрудным — ведь капризная Каламазу образует на своем пути великое множество извилин. Проявив, как всегда, сообразительность и хитрость, индейцы объединились в несколько отрядов преследования. Каноэ Вороньего Пера и его людей, пригнанные в свое время вверх по течению к Медовому замку, до поры до времени были надежно запрятаны в зарослях камыша. Теперь их подвели к причалу, и группа воинов переправилась на противоположный берег Каламазу, чтобы согласно плану его пройти (тщательно изучая местность и не отдаляясь от берега), если понадобится — вплоть до самого устья. Зато двум другим отрядам, напротив, надлежало двигаться не по береговой линии, а напрямик, с тем чтобы на обоих берегах устроить засады у отдаленных точек, которых никак не могли миновать белые. В том же направлении — вниз по Каламазу — были посланы и каноэ, замкнуть кольцо на тот случай, если бежавшие вздумают возвратиться, а Медвежий Окорок, Дубовый Сук, Воронье Перо и еще несколько вождей остались близ догоравшего дома, чтобы возглавить большой отряд, получивший задание осмотреть ближайшие прогалины — нет ли на них отпечатков ног и иных следов пребывания людей. Не исключалось, что каноэ были пущены вплавь пустыми с целью ввести индейцев в заблуждение, а бледнолицые бежали по суше.
Выше уже упоминалось, что прогалины в районе Медового замка были покрыты густой травой, наподобие прекрасного газона. Именно замечательный травостой побудил Бурдона выбрать эту местность для сооружения своего основного жилья: обилие цветов привлекало пчел, что, естественно, имело для бортника первостепенное значение. Мы, однако, поспешим избавить читателя от заблуждений: вообще-то для прогалин, о коих идет речь в нашем рассказе, типично скорее отсутствие хорошего травяного покрова, что в известной мере служит в настоящее время основанием для жалоб: сейчас, когда этот край заселен, его жители сетуют на рыхлость почв, препятствующую возникновению такого дерна, какой необходим для лугов и пастбищ. Признавая справедливость такого заявления, мы все же оговоримся, что чрезмерно рыхлая земля является для прогалин скорее исключением, чем правилом; здесь, как и всюду, встречаются почвы самого разного рода.
Тем не менее дикарям было хорошо известно, что ближайшие окрестности сожженного дома существенно отличаются, в том числе и особенностями грунта, от окружающих прогалин, и чем дальше на восток, тем эти отличия больше. На той земле было значительно легче различить следы, поэтому на восток отрядили команду под началом особенно опытного вождя и поручили ей на протяжении нескольких миль искать на местности доказательства того, что здесь прошли по пути в Детройт люди. Последнее чрезвычайно взволновало Питера — исполняя данный приказ, враги неизбежно должны были пройти в тылу беглецов, что создавало для них серьезную угрозу. Сознавая свое бессилие, Питер молча взирал на приготовления отряда к уходу и даже не пытался его задержать возражениями, советом или иным способом. Меж тем Медвежий Окорок созвал в круг оставшихся не при деле вождей и испросил их мнения относительно дальнейших действий.
— Что скажет мой брат, вождь «Лишенный племени»? — обратился он к Питеру, всем своим видом показывая, сколь высоко он ценит его совет в столь ответственный момент. — Мы получили два скальпа с шести голов, да и то один вместе со знахарем-проповедником зарыт в землю.
— Снять скальпы с тех, кого нет, невозможно, — уклончиво ответил Питер. — Сначала надо поймать этих бледнолицых. А когда поймаем, снять скальп будет нетрудно. Раз каноэ нет, значит, знахарь-бортник и его скво, наверное, уплыли в них. Может, задержим их ниже по течению.
Большинство присутствовавших согласились с Питером, но это не помешало им одобрить экспедицию на восток от Медового замка. Бледнолицых было так мало, индейцев же такое множество, что распыление сил их не страшило, зато все понимали, что предосторожности ради следует разослать молодых воинов во все концы. Впрочем, про себя каждый полагал, что беглецов удастся обнаружить на реке или поблизости от нее, а Медвежий Окорок намекнул, что им всем, вероятно, придется спуститься вниз по Каламазу в самое ближайшее время.