Програмерзость

Сперва у него отобрали связь. Затем карточки. А потом кто-то спер все его достояние. После чего стащили одежду. Далее какие-то подонки муй рапидо [1] проделали осмотр-изъятие, распотрошив его от шеи до паха. Почки, печень, легкие, яички и глаза отсутствовали. А вот сердце оставили. Спрос на сердца нынче невелик. Где уж там, когда рынок наводнили отличные дешевые искусственные модели. Хоть титановые, хоть поросячьи — выбирай на вкус. После этого жертву одракулили и раскостили, забрав то, что было пригодно для последующего использования: кровь и костный мозг. Жалкие остатки этого несчастного

бедолаги были разбросаны под непрерывно барабанящим дождем, словно тряпки, не способные оставить на мостовой даже пятен крови.

Анхель Карденас стоял, уставясь невидящим взором на эти останки, и перед глазами у него плавало райское видение: парок над чашкой горячего кофе и по-домашнему уютные кабинки в некоем кафе. И стоя там, среди вспыхивающих «мигалок», собравшихся машин и ворчащих федералов, Анхель гадал, почему же он, черт возьми, не сделал так, как ему неоднократно предлагал шеф Пэнгборн и не ушел досрочно на пенсию. Фредозо Хаяки, помощник Карденаса, завершил запись малопривлекательной сцены и выпрямился. Хаяки был огромным полуяпонцем-полуперуанцем. Дружелюбный, экспансивный, с лицом, как у ребенка, массивный малый лет тридцати пяти, он внешне сильно походил на инкского Будду. Несмотря на космическую выпуклость живота, Хаяки отличался твердостью бетона. Выпрямившись и негромко крякнув, он сунул записывающее устройство в карман и подытожил обзор места преступления единственным кратким наблюдением:

— Осталось в самый раз, чтоб родственники могли предъявить права на останки. А, Анхель?

Карденасу в ответ пришлось повысить голос, чтобы его было слышно сквозь барабанную дробь юго-западного муссонного ливня. Крупные капли сверкали в резком свете ночных витрин ближайшего торгового комплекса, струясь с кончиков его вислых усов. Этот сладкий бодрящий дождь был на улице единственным, к чему не примешивалось никакой дряни или заразы. Хотя если верить химическим анализам, производимым фанатичными «зелеными-вердес» и им подобными, то и летний ливень не выдерживал испытания на чистоту.

Привыкнет ли он когда-нибудь видеть на улице трупы? Даже после тридцати лет службы в Департаменте он не переставал поражаться изобретательности, которую проявляют люди, режущие своих сограждан.

«Ну почему я не уродился собакой, как Чарлибо? — сетовал он, стоя среди ночи и ее огней».

— Думаю, в полиции легче служилось в прежние времена, когда у граждан отнимали только деньги. — Он взглянул на напарника. — Ты почему весь промок?

В отличие от других мельтешивших вокруг трупа непромокаемых полицейских, Хаяки вымок с головы до пят. Дождь скатывался с его круглого лица, словно пот.

— Куртку забыл зарядить, — смутился напарник. А без энергии электростатический заряд, отталкивающий воду от дождевика полицейского, был не более чем невыполненным обещанием. Хаяки выделялся на этой темной глухой улице как… как единственный промокший федерал.

Хотя здоровяк, вероятно, ничуть не возражал против подобного душа. Муссонные дожди, неизменно омывающие эту часть севамериканского Юго-запада с июля и до конца сентября, образовывали желанную отдушину в жестокой жаре, царящей там все остальное время года. Карденас-то точно наслаждался, чувствуя, как дождь струится по лицу. Благодаря патентованным усилиям тихо гудящего дождевика, все прочее оставалось совершенно сухим.

Тут из ниоткуда появился реклам. Материализовавшись из ночи, он с жужжанием стал носиться вокруг Анхеля, словно назойливая пчела в поисках цветка,

и все это время через направленный аудио громко превозносил достоинства Новейших! Свежайших! Вкуснейших! Чипсов «Постито» с Лаймом-и-Сальсой! Карденас раздраженно отмахнулся от него, и реклам улетел досаждать Герговичу из судмедэкспертизы. Мобильные атакующие рекламы формально считались противозаконными, но, подобно вездесущим настенным рекламным плакатам былых времен, стоило искоренить их в одной части Полосы, как они живо появлялись в какой-то другой, бесконечно повторяя свои надоедливые призывы, выплевывая бессчетные купоны и пытаясь вкрадчивыми речами выудить адреса у раздраженных прохожих.

Гергович выпрямился, стоя под дождем.

— Внезапный разрыв нервов, — пробормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь. — С попыткой придать этому вид сердечной аритмии. — По служившим ему главным рабочим инструментом мед-очкам вереницей пробегали считываемые данные, мелькая за линзами, словно светляки. По частично затененному лицу медэксперта плясали мерцающие пастельные радуги. Лишь когда он отключил внутренние сигнальные огоньки, Карденас разглядел сквозь сверкающие сенсорами максимально прозрачные линзы глаза коллеги. — По крайней мере, все произошло быстро.

Он без особого энтузиазма хлестанул по мобильному рекламу и промазал.

Протянувшаяся от Санхуаны до Масматамороса развернутая макиладора производств и сборочных заводов Полосы Монтесумы представляла собой огромный концентрат промышленности, торговли, сборки, передовой технологии и пороков западного полушария. Бедные иммигранты с юга столкнулись тут с деньгами на развитие с севера и инфольктехом отовсюду. В результате образовалась небольшая популяция очень богатых людей, живущих рядом и господствующих над людьми, надеющимися на лучшее, но зачастую очень бедными. Если ты не смог добиться успеха на Полосе, говорили в душевниках Буэнос-Айреса, Баррераса и Лимы, то нигде не сможешь преуспеть. Работа не гарантировалась. Те, кому не удалось преуспеть, превращались в мрачных, потом в отчаявшихся и, наконец, в хищных, которых так и называли — фералами [2] . Когда кругом плавало столько блестящего, манящего кредита, отчаявшемуся иммигранту было чересчур легко покатиться по наклонной. Если ты не мог произвести что бы то ни было, ты крал это и продавал.

Именно так и произошло с пользующимися наибольшим спросом органами этого бедолаги. Кто-то всегда нуждался в настоящей почке, а кто-то другой — в переливании незагрязненной крови. Продаваемая на черном рынке кровь была легко перевозимым товаром. Не вызывала трудностей и транспортировка глаз и жизнеспособных яичек. Карденас знал это лучше многих других. Его несообразно голубые глаза достались ему от донора. Вполне законным путем, их забиохирили ему в глазницы после того, как сбунговали его собственные окуляры… Но это дело давнее, древняя история, чиповая пена. В данный момент ему требовалось идентифицировать мертвого парня.

Присутствие федералов и бригады экспертов на этой сырой глухой улице не собрало никакой толпы. В торговой зоне инурба Кецаль никто не прогуливался под дождем. Карденаса и его коллег это вполне устраивало. Они не любили зрителей. Безлюдье предоставляло им возможность делать свое дело без помех в виде богатого ассортимента чужих глупостей. И что еще лучше — сюда пока не нагрянули СМИ. Как хорошо знал старший полицейский инспектор, вит-репортеры с места событий не любили дождя. Он здорово портил им прическу и макияж.