Программист Сталина
Шрифт:
Поташник объяснил мне, что его идее изначальный толчок, как ни странно был дан моей докладной запиской о перспективах рынка электронных развлечений и разговорами с Иоффе, Лосевым, Шура-Бурой, Ляпуновым, Лебедевым и Бруком, к которым он, по долгу службы, внимательно прислушивался.
Товарищ чекист выслушал среди потока важной и не очень инфы умную вещь - признался себе я. Понимание им того факта, что «на иной Земле» осознание преимуществ полупроводниковой элементной базы произошло ох как не сразу и «здесь» до него есть такой временный зазор, который, вкупе с компами, их содержимым и мной, позволяет СССР провернуть с электроникой трюк, что и «там». «Здесь» запад должен также идти какое-то время по «естественному» ламповому
А двигающийся по нему же СССР, вместе с успехами логики, заложенной «гениальным идеологом науки программирования» не вынудит их покинуть старое русло раньше времени, когда СССР уже не надо будет ничего скрывать. А, наоборот, только афишировать и пропагандировать.
В процессе подготовки к дирижируемому интервью со специально проинструктированным товарищем из «ТМ», я задал вопрос Берии - зачем именно меня открывать? Возможно ли обойтись без этого?
Он и разъяснил:
– Вот ты, товарищ Рожков, хочешь же позже, прямо мечтаешь и жить не можешь без, можно сказать, программирования в СССР, и в мире? Хочешь развивать компьютерный… - он усмехнулся -…бизнес, стать акулой рынка электронных развлечений?
Понимание накатило на меня. И я сразу же бросился уточнять.
– Но для этого действительно надо им стать, застолбить место в истории делами и заставить тех, «на западе», какое-то время двигаться только по «ламповому пути» - этот замысел, согласен, мне понятен, но… надеюсь, здесь именно приоритет СССР, а не какие-то тайные операции… за рубежом… именно я должен быть позже… чист, бел и вообще «славное лицо советской… науки», да? Непричастное к… «хитрым происках советских спецслужб». Не рискованно ли меня раскрывать перед западом, вдруг со временем «все прутья сведут в одну метелку?»
Берия улыбнулся. На мой взгляд, что «саркастически».
– Вот потому ты и будешь именно что… советской акулой компьютерного бизнеса и основоположником программирования. А не советским… «агентом влияния»… такой ведь термин у тебя в 2018 популярен, среди разных кругов на западе и в РФ. Хотя и им тоже… белым и пушистым, как ты выражаешься. Ты будешь работать самим фактором своих работ на интересы СССР. А всё, что будет делать СССР «под тебя» и «для тебя», будет не видно для твоих глаз, ты даже об этом знать не будешь, наш разговор на эту тему - первый и последний, а как извлечь из всего этого пользу для СССР - будет не твоя забота, и вообще не твоего ума дело. Возникнут вопросы, будем решать в рабочем порядке. А ты - делай своё дело и реализуй свои задумки. А другие товарищи будут - своё дело делать. Тебе нужно, совместно с другими заложить основы в проектировании «вычислителя», лично тебе создать фундамент в программировании, который подхватят и продолжат другие, а затем… ты увлечешься идеей электронных развлечений и создашь «миллиардный», если верить твоим словам про будущее, бизнес… так что двигайся после туда, куда хочешь и где, между прочим, позже от тебя будет максимальная польза СССР. Да и лично тебе, товарищ Рожков. Ведь ты ЭТОГО хотел? У тебя есть такая возможность.
Мне, после такого, расставившего всё на свои места объяснения «из первых уст», оставалось только понимающе кивнуть. И принять как за руководство к действию.
Глава 25. Здравствуй, новый, сорок первый…
Вячеслав Михайлович Молотов (Скрябин), Председатель Совета Народных комиссаров СССР, Нарком иностранных дел СССР. Последние дни декабря 1940 года.
Застолье с соратниками в честь дня рождения Сталина, справленное в ночь с 21 на 22 декабря, разумеется, было не столь большим по размаху, как прошлогодние, связанные с юбилеем вождя, кремлёвские торжества.
Но общение в узком кругу с партийными товарищами продолжилось новогодним кремлёвским приёмом. С артистами и заслуженными приглашёнными, которое удачно провёл председатель нашего Комитета
– Из праздника в праздник… - сказал мне с виду довольный Сталин, с которым мы вышли немного в сторонку размять ноги, уже под занавес празднования в Георгиевском зале Кремля.
Видя хорошее настроение Кобы, я пошутил:
– Третий раз отмечать будешь со своими?
Сталин остановился, помолчал, внимательно посмотрел на меня. Даже чуть дольше, что я снова подумал - не самое хорошее настроение у него что ли? Вроде как весёлый был… и тут он произнёс то, что я меньше всего ожидал услышать в ответ.
– А ты знаешь, товарищ Молотов, что Пермь, который мы недавно в честь твоего 50-летия переименовали, долго таковым не останется?
Первое мгновение я даже и не знал, как реагировать. С одной стороны, такой оборот мог свидетельствовать о каких-то больших неприятностях, с другой стороны, обстановка была совсем не та, где оповещают о подобном, улыбка Кобы была весёлой, а не той, которую принято называть кривой.
Я промолчал, сочтя это своеобразным праздничным юмором, выбрав лучшим вариантом поведения - не отвечать на странную подковырку.
И, видимо, вот тут он (как я пришёл к выводу позднее) и неожиданно что-то решил. Только что именно, не сразу стало ясно.
Сталин, тем временем, видя, что я не нашёлся, что и сказать, ответил на мой вопрос.
– Там, тридцать первого, четвёртое празднество будет, Вяче. А ты со мной на третьем поприсутствуешь.
– Кто-то из товарищей военных отдельно будет?
– Увидишь и поймёшь на месте, на «ближней» даче, сам.
Моё предположение было связано с тем, что на всю следующую неделю, в Центральном Доме Красной Армии, было намечено большое совещание у военных. В Москву были приглашены командующие объединениями, члены Военных советов и начальники штабов округов, а также некоторые командиры соединений.
Не зря это так преследовали воспоминания о ноябрьской поездке в Берлин. Уж очень въедливо Коба выспрашивал подробности у меня и товарищей Василевского и Злобина после возвращения. Даже об оттенках интонаций принимающей стороны, о поведении как самого Гитлера, так и Риббентропа. Очевидно, сравнивания наши слова и впечатления из поездки со своими соображениями и предположениями? Вообще, у меня создалось впечатление, что осенью Хозяин определился. Если до этого, весной и летом, у него были сомнения насчёт Гитлера и его планов, которыми он со мной делился, то после возвращения и разговора, выслушав все мои предположения о будущем поведении Германии и о возможных действиях остальных империалистических держав, Сталин, подводя итог обсуждения, твёрдо и уверенно высказался.
– Он нападёт.
Больше тогда он ничего мне не сказал. Но для себя, Хозяин, очевидно всё уже решил.
Если да, то когда произойдёт нападение на СССР? И, по прежнему неясно было, что именно стало причиной того, что сомнения у него развеялись. Явно не из-за результатов моего общения в Берлине с тамошними заправилами. Они лишь что-то добавили в взгляд на ситуацию Сталина…
Действительно, самых высокопоставленных наших командиров РККА я увидел. Видимо, Сталин счёл необходимым поздравить их с наступающим 1941 годом у себя на даче, в узком кругу. Такое предположение хорошо складывалось с крайней уверенностью хозяина в том, что у наших Вооружённых сил скоро будет большое дело. И тяжёлое. Насчёт жадных взглядов на восток покорившего Европу Гитлера, которого подталкивали к нападению на СССР махинации заокеанской и островной плутократии, иллюзий уже не было. Вопрос, похоже, был в том, насколько ещё удастся оттянуть неизбежное.