Прогулка по висячему мостику
Шрифт:
Рациональное усмехнулось:
«Это — физика», — изрекло оно глубокомысленно.
«Стечение обстоятельств — тоже физика», — заметило иррациональное.
«Ну конечно! — усмехнулось рациональное с издевкой. — Ведь происходит оно под действием неких таинственных сил, не так ли?».
«А если не так, то почему?».
«Потому что просто происходит и всё!».
«Ну конечно! Закон Всемирного Тяготения вступил в силу только после открытия его Ньютоном, а до этого яблоки падали на головы людям, просто потому что падали!».
— Как две бабы на базаре! — сказала вслух
Ира покрутила его в руках и отложила в сторону.
— Все, что мне сейчас нужно — это смирение, а смирение — это отказ от бесплодной борьбы с обстоятельствами в пользу овладения собой. Чем полнее я властвую собой, тем эффективнее я управляюсь с обстоятельствами. Не нужно пытаться изменить обстоятельства, какими бы они ни были, в какой бы реальности ни происходили. Нельзя ни на минуту забывать, что в конечном итоге все для меня. Все для завоевания полной и безграничной власти над собой, — отчетливым шепотом, как заклинание проговорила она себе, не до конца осознавая «с чего бы это?», но абсолютно ясно понимая зачем.
Ира уверенно взяла в руки мобильник и набрала Рауля.
— Рауль, привет, ты мне звонил? — будничным тоном спросила она.
— Да, Ира, звонил, — обворожительно бархатным голосом проворковал Рауль и замолчал.
Ира констатировала, что осознанно или неосознанно, но ее реакцию Рауль просчитал точнейшим образом. «А вот фиг тебе!», — разозлилась она всем своим существом и на пойманной волне:
— Слушай! Представляешь? — и принялась эмоционально высказывать какую-то идею по поводу оптимального решения какой-то производственной проблемы, сочиняя ее на ходу и только по ходу с небольшим опозданием понимая, что идея действительно из разряда гениальных. — Представляешь, если это так, то сразу после Нового Года можно запускать линию. Впрочем, думаю, что к запуску будет все готово и до праздников, только вот делать это в такое время не самое разумное.
— Ты права. Предпраздничное настроение мало вяжется с рабочим.
— Вот именно! Терпеть не могу праздники! Хоть и знаешь о них заранее, они все равно сваливаются на голову совершенно неожиданно, и всё ни с того ни с сего натыкается на бетонную стену всеобщего безделья!
Рауль рассмеялся.
— Сама-то как праздновать собираешься?
— Праздновать?! Рауль, я собираюсь мужественно переживать тяжелые времена.
Рауль снова рассмеялся.
— Может, я смогу предложить тебе занятие поинтересней?
Тут рассмеялась Ира.
— Рауль! Я безмерно счастлива, что ты неравнодушен к моей горькой участи и всеми силами готов помочь, но только помочь мне можно лишь одним.
— Чем, если не секрет?
— Пристрелить, чтоб не мучилась!
Рауль рассмеялся.
— Ну и шуточки у тебя, Ира!
— Уж извиняйте! Как умеем, так и шутим! Ладно. Знаешь, меня, как осенило, так я и думать больше ни о чем другом не могу. Так что, до завтра!
— До завтра…
Ира выключила мобильник и расплакалась.
«…предлагаемые обстоятельства вряд ли коснуться жизни во миру, а это сложнее. Когда что-то не так в обычной жизни, есть сочувствие, понимание и поддержка родных и близких. А вот когда во всем, по меркам окружающих, сопутствует успех и удача и, по их мнению, и пожаловаться не на что — это гораздо тяжелее». Как прав был Женечка!
Ира в изнеможении соскользнула с кровати на пол, задев рукой лежавший на тумбочке нож и тарелку с апельсиновыми корками. На звук упавшего ножа и разбившейся тарелки наложилась резкая боль в ноге. Ира вскрикнула и схватилась за источник боли. Джинсы оказались распоротыми, а их ткань — горячей и мокрой от крови. Ира задрала штанину — ранка была небольшой и вроде неглубокой, но кровь хлестала аж под напором. Все попытки остановить ее оказались тщетными. Ира набрала Генку.
— Геночка, — кривясь от боли, проговорила она, — я тут порезалась и никак кровь остановить не могу.
— Ирчик! Я мигом! — в волнении ответил он.
Ира кое-как доковыляла до двери и, отомкнув ее, опустилась рядом — сил на то, чтобы вернуться в комнату, не осталось. Последняя ясная мысль гласила, что «мигом» это не раньше, чем минут через двадцать, ведь Генка вряд ли находился сейчас в отеле. А затем боль пропала, и стало как-то по-особенному хорошо и легко. Как сквозь сон Ира увидела склонившегося над ней Генку, который одной рукой зажимал ее рану, а другой мобильник, в который что-то говорил. А потом она растворилась в густом золотистом свете.
Горы! Какие они красивые с неба! Где-то далеко внизу стоял Радный. Он смотрел на нее своим тяжелым взглядом и вроде махал рукой. Жест выглядел как-то неоднозначно. Потом кто-то сказал:
— Ваша кровь идеально подходит.
В ответ голос Радного разразился несусветным матом и добавил:
— Уроды! Я вам уже полчаса об этом твержу!
— Вы что, родственники? — бесстрастно поинтересовался кто-то из «уродов».
— Какая разница! — взревел Радный и снова перешел на фольклорный вариант русского языка.
Вокруг что-то гремело, суетилось, а потом снова послышался рев Радного:
— Напрямую лей! Дура!
Голоса стерли горный пейзаж, и Ира снова парила в густом золотистом свете, сквозь который постепенно стала проявляться, поначалу показавшаяся ей странной, картинка. Потом она как-то сразу почти отчетливо вспомнила, как порезалась и как звонила Генке. Картинка стала почти резкой. Ира увидела себя в больничной палате. Рядом, лицом к ней сидел Радный. Из одной его руки, извиваясь, тянулась к ней в руку трубка, а другая лежала у нее на лбу. Радный сосредоточенно смотрел на Иру. Она открыла глаза. Картинка осталась прежней, только ракурс поменялся.
— Как себя чувствуешь? — тихо, мягко, тепло, нежно и заботливо спросил Радный.
— Еще пока не чувствую, — слабым голосом ответила Ира.
Радный усмехнулся.
— Летаешь? — тем же теплым голосом спросил он.
— Да вроде уже приземлилась…
— Не разговаривайте с больной! Ей нельзя напрягаться! — проверещал откуда-то приказным тоном противный женский голос.
— Слушай! Свали, а! По-хорошему, свали! — рявкнул на нее Радный, а потом тихим мягким голосом обратился к Ире. — Не обращай внимания — у медиков свои причуды.