Прогулка по висячему мостику
Шрифт:
— Жень, но ведь не все? Ты сам говорил, что потенциально у любого есть шанс сохранить себя.
— Да, потенциально есть. Но чтобы его использовать, образно говоря, недостаточно любить ближнего, ставить в церкви свечки и читать Отче наш. Так что эта потенциальность на родившихся именно здесь, как это ни печально, вовсе не распространяется. Я не удивлюсь, если таковых не было за всю бытность Вселенной. Да я в этом полностью уверен.
— Жень, но если даже так — жизнь ведь прекрасна!
— Прекрасна? Очень может быть…
— Но ведь для чего-то этот мир все ж существует?
— Хорошая мысль! Ир, может, вспомнишь?
— Что вспомню?
— Ну, Ир, ты тоже имела к утверждению его существования самое непосредственное отношение. А потом, тебе, как, впрочем, и многим, сие творение быстро наскучило. Это меня не удивляет. Меня удивляет другое: чего ты опять здесь забыла? Почему с таким упорством добивалась полноценного воплощения именно в человеке? У тебя ведь получилось только с девятой попытки?
Ире стало жутко не по себе, и она поспешила вернуть разговор в ранее наметившееся русло:
— Жень, по-моему, ты просто впал в черную депрессию.
— Я? Нисколько! По крайней мере, не впал. Я в этом настроении живу уже много сотен лет. С самого того момента, как начал понимать, кто я и что здесь делаю. Сейчас я всего лишь стараюсь тебе объяснить, почему считаю, что ты меня поняла как никто, а главное — как никто поддержала. Почему, как Генка говорит, дуркую периодически, а точнее, почему иногда не могу сдержаться. Ир, творить незнамо что, вот уже как третье тысячелетие непреодолимо тянет.
— Жень, а по-моему, ты себя сильно переоцениваешь.
— В смысле, переоцениваю?
— Эка невидаль, подружку любовницы по случаю трахнуть! Можно подумать — ты первый! Ну прям оригинальнее некуда! Знаешь, при таком отношении к бытию земному можно и что-нибудь покруче придумать!
— Покруче? Покруче слишком круто для бытия земного будет. Не стоит оно того.
— Жень, а у тебя есть с чем сравнивать? Может, не так уж и плохо оно все? Вроде ж как этот мир по образу и подобию божеского сотворяли.
— Тебе виднее, — усмехнулся Женечка.
— Жень, запарил ты со своими многозначительными намеками! Я, конечно, могу умозрительно представить, что я какая-то там высшая сущность, которая в сотворении жизни самое непосредственное участие принимала, но для меня это так и останется несусветным бредом, которым, по сути, это все и является.
— Ой, Ирочка! Если б ты могла это все представить лишь умозрительно, ты бы сейчас не тряслась тут, как Курильские острова во время извержения всех вулканов разом. А насчет бреда я с тобой полностью согласен. Последнее время ты почти постоянно бредишь: с кошкой и собакой разговариваешь и даже слышишь, как они тебе отвечают, прослушиваешь музыкальные композиции в исполнении объекта недвижимости, а еще воображаешь, будто открываешь запертую наглухо дверь в своем подвале и попадаешь в самые разные точки земного шара. И, надо сказать, так уверено воображаешь, что это в действительности происходит! Ир, тебя это все на некоторые мысли не наталкивает? Тебе не кажется это странным?
— Знаешь, делать все это настолько же странно, как и не делать. Ты, между прочим, можешь все то же самое и еще целую кучу всего, чего я не умею.
— Ир, а представь, я бы тебя обо всем этом не далее, как в прошлом году проинформировал бы, ведь точно сказала бы: бред!
— Жень, я не исключаю того, что мы, то есть люди, о мире, в котором живем, вопреки нашему мнению, знаем далеко не всё.
— А о самих себе и того меньше. Ты со мною не согласна?
— Согласна, конечно.
— Так почему для тебя сложно принять идею, что ты — один из творцов сего мира.
— Почему же сложно? Я ж тебе сказала: чисто умозрительно я могу себе это представить. Воображение у меня очень богатое. Жень, к тому, что происходит, даже если это выходит за рамки общедоступного восприятия, пусть это поначалу и шокирует, со временем привыкаешь и начинаешь относиться, как к должному. В конце концов, это тоже часть этого мира, пусть и скрытая от большинства. Невозможно принять то, что лежит за пределами этого мира. Не в одном из миров, параллельных этому, а вообще за пределами.
— Ирка, ты слышала, что ты сейчас сформулировала?
— Слышала, Жень, — она задумалась. — Знаешь, — продолжила Ира после минутной паузы, — иногда мне кажется, что я очень сильно изменилась за прошедший год, но буквально тут же понимаю, что, несмотря ни на что, я осталась точно такой же, как и была всю жизнь.
— Если воплощаешься человеком, ничто человеческое не оставит тебя, пока ты здесь. От человеческого нельзя избавиться, будучи человеком. Можно только смириться и не уделять чрезмерное количество внимания этому, тем более что человеческое в человеке не нуждается во внимании для успешного функционирования.
— Я догадываюсь. Но это с одной стороны, а с другой… Знаешь, идею принципиально иных технологий принять несложно. Не очень сложно. Совершенно немыслимо принять идею, что ты делаешь нечто, ничего не делая в общепринятом смысле. Даже не думая. Я знаю, что это так. Но знаю лишь умозрительно. И одновременно знаю совершенно непонятно как. Я действительно живу в бреду.
— Ладно, тебе, Ирка! — Женечка погладил ее по голове.
— Что, ладно? Сам поплакался в жилетку — я тоже хочу.
— С чего бы это? Помнится, не так уж давно ты обладала куда большим мужеством.