Прогулка по висячему мостику
Шрифт:
— Ира, даже для Влада, по большому счету, все это мелочи жизни.
Она попыталась поспорить с Женечкой на эту тему, но он, не обращая никакого внимания на Иришкины пламенные речи, просто вернул ее в зал, в самую гущу свадебного веселья. Впрочем, в глубине души ничто не противоречило Женечке, но в глубину ту с некоторых пор Ира намеренно не ныряла.
Глава 18
Системы безопасности
Неотвратимо надвигалось 26 августа — день отъезда Лешки. Последнюю неделю перед расставанием Ира
— Мамуль! Пока! Не волнуйся! У меня все хорошо будет! — подбадривал Лешка мать, целуя на прощанье.
Ира смотрела ему вслед, пока он совсем не скрылся в зоне регистрации.
— Ну что, Ир, пойдем?
— Да…
Ира немного отстала из-за хаотично снующей туда-сюда толпы, а тут еще и мобильник запел:
— Ирочка, ко мне заглянуть не желаешь?
— Желаю, Женечка.
— Жду.
Ира догнала Влада уже у самой машины. Видавшая виды «Нива» Валентиныча тронулась, и Влад спросил:
— Куда тебя отвезти?
— Давай к Ривьере.
— Как скажешь…
Всю дорогу до Ривьеры они ехали молча. Ирой владело неуклонно усиливающееся несколько странное настроение, которое она пыталась связать с отъездом Лешки. Не получалось. Настроение не содержало в себе и тени тоски, причитающейся долгой разлуке. Да и зародилось оно, мягко говоря, не сегодня… Описанию не поддавалось… И оценкам: «хорошее» или «плохое» — тоже.
Ира попросила Влада остановить у центрального входа в парк. Женечка ждал ее в районе Зеленого театра. Между ними царило состояние какой-то непонятной, небывалой для них неловкости. Лишь около входной двери в квартиру Женечка взял Иру за руку. Они вошли и еще какое-то время молча стояли в прихожей. Первой замешательство преодолела Ирина. Она обняла Женечку, прижалась к нему и очень тихо, но как бы перекрывая все слышимое и даже видимое вокруг, сказала:
— Спасибо…
Женечка обвил ее руками и нежно, но с неимоверной силой прижал к себе. У Иры возникло ощущение, будто в ее груди бьются сразу два сердца — одно с левой, а другое с правой стороны.
— Лето на дворе — разденься, — еле слышно прошептал Женечка, почти что просто легонько выдохнул, около самого уха.
Горячая дрожь пробежала у Иры по позвоночнику, а внутри все окаменело. Ее правая рука начала протискиваться между их плотно прижатыми друг к другу телами к пуговице на шортиках, но в этот момент Женечка, выпустив ее из своих объятий, стал сам снимать с нее одежду, а потом поднял на руки и отнес в спальню.
От невыносимости наслаждения Ира несколько раз почти теряла сознание, но Женечка ловил его последние искорки, возвращал в реальность и с неумолимой жестокостью продолжал истязание, едва касаясь губами, руками и безжалостно впиваясь взглядом даже не в тело, а куда-то глубже за всеми мыслимыми его пределами. Периодами Ира полубессознательно пыталась сопротивляться, но Женечка грубо пресекал попытки ее тела защитить самое себя от непонятного физическому естеству глумления. Ира вскрикивала, из глаз текли слезы. Женечка слизывал их, обдавая ее лицо горячим, тяжелым, но спокойным и ровным дыханием. В какой-то момент Ира перестала чувствовать тело. Она парила в полном вакууме, где не было ничего — ни света, ни темноты, ни шума, ни тишины. И даже самого вакуума не было.
— Ира, пей…
Женечкин голос смутно долетал откуда-то. Потом она услышала звуки собственных глотков и с ощущением неимоверной горечи, словно самолет при не мягкой посадке, очень сразу, очень резко вновь почувствовала тело, сковавшее ее болью, неприятным вкусом, и ощущением терпкого запаха. Ира отпрянула от стакана, вливавшего горечь в ее рот, и струйка темно-коричневой жидкости пролилась ей на грудь и живот.
— Ира, это полынь. Пей. Надо.
Женечка поддерживал ее одной рукой под голову, другой сжимая стакан.
— Пей, — еще раз повторил он.
Ира стала послушно глотать, морщась от горечи. Женечка ослабил хватку лишь тогда, когда стакан остался пустым.
— Кто-то когда-то обещал быть помягче, — медленно и тихо проговорила она.
— Я нагло врал, извини, — Женечка тепло улыбался. — Но ведь понравилось!? — голос Женечки играл всеми красками слащавой приторности.
— Что именно?
— Ну, например, вкус полыни, — ехидничал Женечка.
— О-очень! — возмутилась Ира и резко села. Комната поплыла перед глазами.
— Э-э! Не так быстро! — Женечка едва успел подхватить ее. — Без резких движений, госпожа Палладина! Мне и так пришлось Вас малость искалечить.
— Что?
— Тихо-тихо! Вывихов, переломов и более тяжких телесных повреждений удалось избежать, но вот мелкие нарушения целостности тканей сейчас придется лечить, так что терпи.
Флакончик с бальзамом а’ля Женечка был у него уже в руках. Ира айкала, а он смеялся и дул.
— Палладина! Будешь орать — рот скотчем заклею! Ты на меня, лучше, посмотри!
Женечка красовался, а Ира приходила в ужас:
— Что это?!
Его руки и грудь сплошь покрывали глубокие ссадины, из которых сочилась кровь.
— Ваша жемчужная улыбка и идеальный маникюр в действии.
Ира перевела взгляд на кисти своих рук.
— О боже! — воскликнула она при виде пятен крови на ладонях и темно-бурого запекшегося слоя под ногтями.
— Вот-вот! И нечего чувствовать себя пострадавшей! — Женечка усмехнулся и начал, морщась от боли намазывать себя.
— Давай я, — предложила Ира, привстала и снова потеряла равновесие.
— Лежи уж, хищница! — рассмеялся Женечка, а потом очень тепло добавил, — полежи немного, а я сейчас кофе принесу, — и, удаляясь на кухню, нежно поцеловал ее в щеку.
По телу разлилось томное чувство приятного безразличия. Женечка вернулся достаточно скоро. Он одной рукой аккуратно приподнял Ирину, другой, сооружая из подушек нечто вроде кресла.
— Вот так, — сказал он, бережно отпуская ее и подавая чашечку. — Пей. Это — не полынь. Это — вкусно.
— Знаешь, Жень, у меня такое ощущение, что если тебе удается ввести меня в состояние, когда я перестаю контролировать себя, ты просто вымещаешь на мне всю свою многовековую злобу.