Прогулка за газировкой
Шрифт:
– Пройдемте!
В тесном кабинете давно не прибирались. Кипы всевозможных бумаг заняли все пространство на столе, в шкафу, что тянется вдоль стены. Даже в углах на полу разместились стянутые серой бечевкой стопки с бумагами – бесконечное количество дел, требующих рассмотрения судом. Секретарь – дама средних лет, невысокого роста, словно солдат отчеканила шаги и села за рабочее место.
– Так, что у вас?
Мадам Буллер молча подает в руки секретарю заполненный бланк. Процедура ей знакома до мелочей, уже в десятый раз она подает прошение о реабилитации имени своего мужа, что был застрелен французской полицией без суда и следствия сразу после освобождения Парижа.
– Так, порядок стандартный, да вы и сами все знаете. Присаживайтесь, мне понадобится минут десять.
Не отрываясь от заполнения документа, секретарь указывает посетительнице на стул у стены, где тоже пылятся бумаги. Скромная, едва
– Благодарю, вы очень любезны, но я постою.
– Как пожелаете.
В тишине кабинета слышится царапание ручкой бумаги и монотонное сопящее дыхание сотрудницы судебного учреждения, возможно, она простудилась. Пожилая дама беглым взглядом осматривает груды документов. При ее первом визите, еще полным надежд, тут было просторнее, на стулья садились свободно. Уже второй год мадам Буллер подает всевозможные прошения и заявления только для того, чтобы начать судебный процесс по реабилитации доброго имени своего покойного супруга, вынужденного работать в военные годы с оккупантами. Но девять попыток, предпринятых до сегодняшнего дня, не увенчались успехом, ответ всегда один – ваш муж признался в совершении преступления, за что и был наказан. Ни слова об обстоятельствах дела, о расследовании, о последующей конфискации всех предприятий в пользу государства – только сухая отписка. Вопиющая несправедливость, с которой такая женщина, как Кристиана Буллер, не могла согласиться ни при каких обстоятельствах. В Париже ее попытки быстро пресекли, но здесь, в Марселе, из раза в раз заявления принимали и в тридцатидневный срок давали ответ.
– Ну вот, все готово, сейчас заверю в канцелярии.
Короткими тяжелыми шагами секретарь скрылась за дверью в соседнее помещение, гулкий удар по столешнице – апостиль занял свое законное место слева внизу документа.
– Вот, пожалуйста. Оригинал остается у вас, заверенная копия передается на рассмотрение, ожидайте ответ в течение тридцати календарных дней.
Все слова, как клише, заучены. Интересно, сколько раз в день она повторяет эту фразу? Дело сделано, мадам Буллер выходит в зал ожидания, секретарь сразу называет следующую фамилию. Мимо нашей героини в кабинет проходит молодая пара, на их лицах выражение скорби. В очереди собралось довольно много людей, но в помещении тихо. В противоположном углу возле двери, где десять минут назад толпились члены жюри присяжных, никого не было, только соседняя приоткрытая дверь манила негромким голосами. Ведомая любопытством госпожа Буллер прошла через фойе и осторожно заглянула в незапертую дверь. День еще только начинался, и у нее вполне было время на посещение открытого заседания. Поразительный контраст – внутри зала весьма оживленно бурлили разговоры, участники рассаживались по местам, репортеры выбирали лучший ракурс, чтобы ничего не упустить. С момента начала процесса над военными преступниками эта практика стала широко применяться повсеместно. Обществу вдруг стало интересно, что происходит за закрытыми дверями судебного зала, потому сотрудники различных газет нынче – постоянные посетители. Девушка из очереди уже заняла свое место на трибуне жюри, сидит в предвкушении, оперла подбородок на ладони. И верно, словно в театре.
Почти все скамьи уже без свободных мест, хотя до начала еще много времени. Видимо действительно ожидается что-то грандиозное. Мадам Буллер проходит немного вперед, ее появление в зале осталось незамеченным. Два задних ряда почему-то недоступны для посетителей, на входе висят заграждающие канаты, но в следующем ряду сидит только один господин в светлом сером костюме. Закинув ногу на ногу, он задумчиво смотрит в блокнот, не обращая внимания на суету вокруг. Именно сюда и решила сесть пожилая дама, поскольку дальше места были плотно заняты. Не забираясь вглубь, мадам Буллер осторожно опустилась на жесткую поверхность деревянной скамьи – ей однозначно далеко до комфорта мягких стульев в фойе. Отсюда, при наклоне в проход, открывался великолепный обзор на трибуну судьи и места истца и ответчика. Конечно, если сидеть прямо, то головы разношерстной публики многое закрывали. Кого тут только не было: лысеюший господин, громко разговаривающий со своим соседом в серой фетровой шляпе; полная дама в пальто с высоким воротом, рядом с ней, то и дело вскакивая с мест, очень живо барахтаются двое мальчуганов – им явно тут скучно; целая гряда офицеров, все, как один, сидят в форме, неподвижно, фуражки лежат на коленях; студенты в ученических пиджаках с нашивкой на рукаве, очевидно прогуливающие занятия. Каждый ждет появления фигурантов рассматриваемого дела, судьи и таинственного Леона Руэ.
Мадам Буллер на секунду поддается всеобщему волнению, вытягивает шею, осматривается по сторонам, пытаясь понять –
– Прошу всех встать, суд идет!
Все, как один, посетители поднялись со своих мест, образовав в зале лес из человеческих тел. Осторожно придерживаясь за поручень, мадам Буллер привстала над твердой поверхностью скамьи. Ей явно не хотелось выказывать своего уважения работникам системы, к которой она испытывала если не отвращение, то презрение. Хитрая уловка притвориться немощной позволила не привлекать к себе ненужного внимания сотрудников безопасности. Краем глаза дама заметила, что ее сосед по заднему ряду тоже не спешит становиться на вытяжку, приветствуя его честь, что вызывает нескрываемую улыбку на ее лице.
В черной широкой рясе, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, в зал входит судья, ему явно сложно передвигаться – лицо красное, дыхание тяжелое. Он взбирается на трибуну и с облегчением падает на роскошный мягкий стул с высокой спинкой.
– Прошу всех садиться.
Вступительная часть заседания закончена, двери закрыты, после непродолжительного шуршания снова становится тихо, только дети полной дамы в пальто периодически ерзают на местах. Кому в голову пришла идея брать детей в суд? Толстыми пальцами судья раскладывает перед собой на широком столе документы, с важным видом смачивает пальцы языком, что-то читает, приспустив крохотные очки.
– Сегодня проводится слушание по делу номер 4792. Андрэ Огюст против Ренарда Рузе. Дело рассматривает судья Канкре, секретарь заседания – мисс Ювениль. Прошу сохранять в зале тишину.
Пухлой рукой судья берет крохотный деревянный молоточек и, что есть силы, бьет по специальной подставке, многократно усиливающей звук от удара. Процесс начался.
– Обвинитель и ответчик, займите свои места у трибун.
Фотографы то и дело щелкают затворами камер, один, что поменьше ростом, постоянно перебегает из левого угла в правый, пытаясь запечатлеть все действие с разных сторон. Где-то с первых рядов к узким стойкам выходят двое: слева встает мужичонка в потасканном кафтане, брюки из черного сукна местами испачканы белой пылью, робко он стягивает с волосатой головы тряпичную кепку, сжимает ее в кулак; метрах в двух от него медленно ковыляет, опираясь на резную трость, дряхлый старикашка, кажется, что он не дойдет до своего места, его длинный сюртук из яркого шалона изящно обрамляет стройное, но кривящееся тело, золотом горят бриллианты на его перстах, а шелковый платок скрывает дряблую кожу на шее.
– И так, господин Огюст, поведайте суду суть вашей претензии к господину Рузе.
– Ваша честь, я владею небольшой пекарней на Сен-Бернабе. Вы, наверное, слышали, называется «Ле петит бисквит». У меня продается вкуснейший хлеб во всем Марселе, а о моих птифурах, мильфеях, эклерах, саваренах и макаронах ходят легенды далеко за пределами нашего потрясающего города.
Когда обвинитель стал перечислять названия десертов, лицо судьи, до этого момента сохранявшее строгое выражение, смягчилось. Мимолетная улыбка позволяет внимательному наблюдателю понять, что у господина Канкре со сладостями особые отношения. У остальной же публики описательная часть вызывала скорее скуку. Пролог пекаря слегка затянулся, секретарь безостановочно набивает стенограмму на великолепной пишущей машинке «Royal». Судья сохраняет внешнее спокойствие, но внутреннее напряжение проявляется в мелком постукивании ручкой по столу. Наконец, пекарь переходит к сути претензии.
– Неделю назад, одиннадцатого числа этого месяца, я, как и всегда, ровно в пять тридцать утра, открыл двери своей пекарни, в тот день было много предварительных заказов, нужно было все успеть. Для посетителей мы открываемся в восемь часов, потому, по обыкновению, я закрыл за собой двери на щеколду, для чего мне пришлось повернуться к ним лицом. Каково же было мое удивление, когда я развернулся, прямо передо мной стоял этот господин.
Мсье Огюст указал рукой на старика – ответчика.
– Со словами: «Не понимаешь по-хорошему?», он ударил меня своей палкой по лицу, из-за чего я упал на пол и потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что моя пекарня разгромлена, многое было украдено, в том числе и выручка за весь прошлый месяц.