Прогулки по Парижу. Правый берег
Шрифт:
В этом доме 27 июля 1824 года родился драматург Александр Дюма-сын.
От следующего бульвара, от Бон-Нувель (то бишь Благовещенского бульвара), самые бойкие торговые улицы лежат не к северу, а к югу (там расположен уже знакомый нам квартал Сантье). В доме № 38 по бульвару Бон-Нувель полтораста лет тому назад был открыт на месте старинного кладбища театр «Жимназ», в котором царили три знаменитых драматурга – рожденный неподалеку от этих мест Александр Дюма-сын, Викториен Сарду и Эжен Скриб. Последний сыграл очень заметную роль в театральной истории бульваров. Он написал 350 пьес (на всех хватило), и чего там только среди них не было – и мелодрамы, и фарсы, и балетные либретто, и оперы… Скриб предвосхитил на французском драматургическом поприще (но отнюдь не романном, где уже вовсю шуровали тогда литературные «негры») голливудскую постановку дела. Среди его наемников введено было строгое разделение труда: один поделыцик выуживал там-сям старо-новый сюжет, другой писал диалог, третий придумывал хохму (очень продуктивно, помню, даже в былом московском «Крокодиле» нанимали «темачей»)… Мэтр Скриб сам все сплавлял и лудил воедино. В центре его пьес стояло денежное преуспеяние, которым так неохотно занималась русская драматургия до Островского. 350 пьес! Самому Радзинскому такое было бы не под силу. Понятно, что папаша Скриб подорвал здоровье. Он умер от апоплексического удара в самый разгар творческих работ над либретто для Мейербера. Франция чтит память этого героя труда…
Когда король-Солнце великий Людовик XIV приказал разобрать былые укрепления на линии нынешнего бульвара Сен-Дени, ему пришла в голову свежая мысль соорудить на этой границе города целых две триумфальные арки, которые прославляли бы его великие военные подвиги. Придворные восхищенными возгласами встретили это предложение, и арки были построены: в устье улицы Сен-Дени, на одноименном бульваре, – арка Сен-Дени, на бульваре Сен-Мартен, рядышком, – арка Сен-Мартен. Арки и ныне там, несколько неуместные и не лепые в толчее бульваров, а все же арки. Скульпторы старательно размазали в вечных барельефах немногочисленные подвиги суверена. Скажем, на северном фасаде арки Сен-Дени (обращенном к центру, в более близкой перспективе – к секс-шопам и к девушкам нескромного поведения) изображено взятие французскими войсками голландского города Маастрихта, который с тех пор успел стать символом европейского единства и родиной моей внучатой племянницы Ривы. Сооружал эту арку архитектор Франсуа Блондель, подаривший свое гордое имя близлежащей улице. Не вина архитектора, что улица эта была сперва застроена борделями, а позднее облюбована рядовыми работницами панели.
Нехитрая выдумка Гревена завоевала мир и пришлась по душе самой разной публике.
Что касается самого бульвара Сен-Дени, то на нем в доме № 14 открыт был в 1887 году Свободный театр господина Андре Антуана, бывшего служащего Газовой компании и горячего приверженца принципов «натурализма» в искусстве, провозглашенных славным Эмилем Золя (чтобы все было как в натуре и по натуре). Создав свой театр натурализма, бывший газовщик (он не имел отношения к Газпрому, но и не был совсем уж беден) Андре Антуан произвел настоящую революцию в театральном искусстве. Актеры вели себя на сцене его театра так, словно они находились в четырех стенах своей комнаты и жили обычной, натуральной жизнью. Мало того что актер здесь не обращался с декламацией к публике, он вообще мог по ходу действия вдруг повернуться спиной к зрителям, помолчать и как бы даже задуматься (понарошку, конечно, но все равно революция, неслыханное новшество и хамство). Актеры должны были как бы жить на сцене (ну про это вы уже наслышаны из более поздних источников). Более того, на сцене стояла самая настоящая мебель, театр изыскивал для спектакля настоящие костюмы эпохи, на сцене мог бить самый настоящий фонтан и функционировать настоящая мясная лавка. Вас-то этим не удивишь (я недавно видел в Питере спектакль по Андрею Платонову, так там наиболее физически развитые актеры и вовсе все время плавали в какой-то канаве), а в конце XIX века зрители просто балдели от всех этих открытий. Более того, в театре Антуана появилась новая должность – режиссер (впоследствии она затмила собой все прочие должности). Фанатик точности, Антуан колесил по стране в поисках костюмов и декораций, рылся в старых документах – в общем, этот газовщик оказался настоящим фанатиком натурализма. Почти сорок лет (до 1984 года) директрисой и постановщицей в этом театре была мадам Берио, которая среди прочих своих открытий особо гордилась открытием Драматурга Жан-Поля Сартра, который в свою очередь открыл, как приятно бывает жить на партийной советской госдаче (скажем, в Пицунде, рядом с Хрущевым и любимой переводчицей, и притом совершенно бесплатно, надо только все время говорить слово «уи», выражающее всестороннюю поддержку).
От триумфальной арки Сен-Мартен, где надписи на чистейшем латинском языке воспевают беспримерные боевые подвиги короля Людовика XIV, тянется в направлении площади Республики бульвар Сен-Мартен, еще более насыщенный театральным искусством, чем предыдущий. Когда в 1781 году сгорела размещавшаяся в Пале-Руайяль парижская Опера (театры горели часто, хитрое ли дело упасть свече на кружевную накидку?), императрица Мария- Антуанетта приказала архитектору Ленуару в срочном порядке соорудить новое здание на нынешнем бульваре Сен-Мартен (дом № 16), и здание соорудили всего за 75 дней. Пик своей славы этот театр пережил уже после гибели королевы, в 1830 году. На сцене его блистали Фредерик Леметр, Мари Дорваль, мадемуазель Жорж. Здесь ставили такие шедевры романтического театра, как «Нельская башня» Дюма, «Марион Делорм» Гюго, «Сирано де Бержерак» Ростана. Сара Бернар играла здесь «даму с камелиями», Тоску, Жанну д'Арк.
А в 1873 году на руинах знаменитого кафе «Дюфьо» архитектором Лаландом был построен «Ренессансный театр», который с 1893 по 1899 год возглавляла сама Сара Бернар. Здесь ставили пьесы Гюго, Сарду, Мюссе, Дюма-сына.
На углу бульвара и нынешней улицы Рене Буланже с 1828 года сиял огнями театр «Амбигю», построенный Хитторфом и Лекуантром. Здесь с большим размахом ставили мелодрамы. Среди самых знаменитых спектаклей были «Три мушкетера» Дюма и спектакли по пьесам Золя. Маленькая площадь близ театра украшена ныне бюстом композитора Иоганна Штрауса, сотворившего среди всего прочего оперетту «Летучая мышь». Очень в стиле Бульваров…
Скромный некогда перекресток бульвара Сен-Мартен, рю дю Тампль и улицы Фобур-дю-Тампль с годами был расширен до такой степени, что превратился в великолепную площадь с фонтаном, который был в конце концов заменен тяжелой бронзовой статуей Республики, давшей нынешнёе название всей площади. Раньше здесь было просто продолжение обсаженного деревьями бульвара дю Тампль (Храмового бульвара). Ближняя часть бульвара дю Тампль называлась бульваром Преступлений (Boulevard du Crime). Оживленное и веселое было место. Люди побогаче тут «гуляли» в колясках, люд попроще – пешком (оно и лучше для здоровья). В конце XVIII века парижский прево приказал всем городским «увеселителям» и «затейникам» переезжать в эту часть бульвара дю Тампль. Один за другим стали здесь открываться театры, балаганы, цирки. Особый декрет 1791 года предоставил им полную свободу строиться и «представлять». Открылись здесь театр «Варьете Амюзант», Театр мадам Саки, театр «Ле Фюнамбуль» с мимом Лебуро (это его изображал позднее Жан-Луи Барро в знаменитом фильме «Дети райка»), театр «Ле Фоли драматик», «Исторический театр» Дюма, а также «Олимпийский цирк» с дрессированными лошадьми. В 1830 году в местных театрах беспрекословно царила мелодрама, и бульвар обливался слезами. Конец слезам и веселью положил османовский запретительный декрет 1862 года (французы считают, что русское слово «указ» намного ужаснее, чем французское «декрет», но по-русски и «декрет» звучит достаточно противно). Театры и «увеселители» были изгнаны с бульвара и по большей части разорены. Кое-кто уцелел, но все без исключения ностальгически вспоминали ту эпоху, когда здесь царило веселье и слон из зимнего цирка забрел однажды ненароком в кафе на бульваре Бомарше, получившее с того дня новое название – «Слон»…
Среди немногих театров, уцелевших от той поры на бульваре Преступлений, держался еще долгое время Театр Дежазе, где изящная Виржини Дежазе играла в легких пьесах проказливых мальчишек. Легкий отзвук ее изящества сохранил доныне французский язык, в котором для обозначения подобных ролей появилось слово «дежазе»… А говорят, что прошлое Больших бульваров растаяло в воздухе без следа.
УЛИЦА ЛАФФИТ
Улица эта, которая, начавшись от бульвара Итальянцев, выходит к улице Шатоден и церкви Нотр-Дам де Лорет, не слишком длинна и не слишком ныне известна в Париже, тем более среди приезжих и туристов. А между тем эта улица IX округа Парижа видела много славных лиц и событий. Начинать рассказ следует, конечно с прекрасной дамы, тем более что дама эта имела королевское достоинство. Ее называли королевой Гортензией, а в девичестве она была Гортензия де Богарне, хотя никем не доказано, что отцом ее был именно бедняга генерал Александр де Богарне, кончивший свои дни под ножом гильотины. Сам генерал именно внеурочное рождение Гортензии привел в качестве самого убедительного доказательства неверности своей жены Жозефины, объявив последней о намерении расторгнуть с ней брак. В зрелые годы Гортензия была весьма обольстительной дамой, к которой нежно относились и удочеривший ее император Наполеон Бонапарт, и с победой вошедший в Париж русский император Александр I. И того и другого имела счастье лицезреть скромно прилепившаяся к бульвару Итальянцев улица Лаффит, тогдашняя рю Серути. Именно на этой улице в доме № 17, во дворце Сен-Жюльен, прошли самые блистательные годы салона тридцатилетней голландской королевы Гортензии, в котором бывал «весь Париж». Ее матерью, как вы уже, наверное, догадались, была пылкая креолка с острова Мартиники Жозефина де Богарне, урожденная Жозефина Ташер де ла Пажери, во втором браке – предпоследняя супруга Первого консула Франции, вместе с ним взошедшая на трон Первой империи. Жозефина умерла в майские дни 1814 года, в самый разгар пылкого романа своей любвеобильной дочери и русского императора. Она сгорела за несколько дней, простудившись на прогулке с русским императором в замковом парке дочери в Сен-Лье. Не помог даже медик, присланный Александром I, – медицина была в те дни еще так слаба, так слаба. Ведь и у самой королевы Гортензии из троих детей выжил только один, маленький Шарль-Луи. Зато, когда этот их сынок Шарль-Луи (во всяком случае, ее сын, ибо в причастности ее мужа к зачатию знаменитого младенца есть основания сомневаться) вырос, он стал французским императором Наполеоном III, усердно радевшим об украшении города Парижа. Супруг Гортензии король Голландии был из небогатых корсиканских дворян, но зато приходился родным братом (младшим) известному выдвиженцу Наполеону Бонапарту, который и посадил его на голландский трон. Да ведь и сама Гортензия, как вы помните, не являлась дочерью генерала де Богарне. Впрочем, что нам думать об этом: слава дающим жизнь и спасающим жизнь! Вот королева Гортензия сумела в 1831 году спасти сына от австрийского эшафота и подарить Франции отнюдь не худшего из ее императоров.
А что до ее креольского темперамента и тогдашних нравов – что с ними поделать, с ушедшими поколениями? За нынешними углядеть бы красавицами. Историки сообщают, что, усевшись на мужнином троне в Стране тюльпанов, молодая Гортензия дала шороху, ну а в пору процветания ее салона на рю Лаффит (это было в 1810-1815 годах, обратите внимание на даты – великая война, лихолетье, победы, поражения, перемены власти!) она переживала бурный роман с внебрачным сыном Талейрана графом Флао, от какового романа у нее в 1811 году родился премилый мальчик, который позднее прославился как герцог де Морни. Да и как было ему не прославиться, когда у него был такой дедушка, а вдобавок единоутробный брат его стал во Франции императором! Так что этот внебрачный сын Гортензии с молодых лет занимал всякие очень высокие должности , вплоть до министра внутренних дел и президента законодательного корпуса, строил козни, устраивал путчи, совмещал депутатство с бизнесом и разнообразными махинациями (одной из которых он, кстати, втянул Францию в военную мексиканскую экспедицию). Ему довелось быть французским послом в Петербурге, где он и женился на дочери князя Трубецкого, так что первая герцогиня де Морни слыла в Париже не французской, а русской красавицей, это уже классом выше. Я рассказываю об этом развитии линий судьбы, ибо, как выразился очень любивший француженок поэт Некрасов, «всему начало здесь», то бишь на рю Лаффит, мимо которой вы, попав в Париж, можете пройти ненароком, а будет жаль.
В этом доме жила любимая падчерица Наполеона и дочь Жозефины (еще бы узнать, кто был ее отцом, ибо генерал Богарне от отцовства отрекся). Кого только не принимала она в этом дворце (среди гостей был и русский «царь-победитель» Александр I). Среди прижитых ею в браке с братом Наполеона (точнее даже, вне брака) детей были и будущий император Наполеон III, и руководитель путча 1851 года герцог де Морни, позднее женившийся на княжне Софье Трубецкой (она, подобно ему самому, также была внебрачным ребенком).
Но вернемся к хозяйке салона на рю Лаффит королеве Гортензии. Несмотря на отказ императора Наполеона разрешить брату Луи и его супруге Гортензии развод (Наполеон и сам в ту пору затеял развод с Жозефиной, а второй в семье развод, как он намекнул, ему будет некстати), супруги жили раздельно. Новая попытка Гортензии вернуться в мрачный амстердамский дворец мужа, где она целыми днями читала черные романы Анны Рэдклиф, не увенчалась успехом. Вот она и возвращается на улицу Лаффит, которая носит еще в ту пору имя Серути, держит салон и крутит роман с молодым графом Флао, а на Пасху 1814 года в Париж входят союзные армии, ведомые красавцем императором Александром I. С трудом дотянув до окончания поста, русский император, движимый любопытством и пасхальным всепрощающим настроем, едет в Мальмезон к бывшей императрице Жозефине. Там-то он и знакомится с Гортензией. Это был бурный весенний роман (как уже было сказано, случайно стоивший жизни бывшей императрице). В те-то славные времена улица Серути (будущая рю Лаффит) и видела победоносного русского императора. Преодолев сопротивление упрямого Людовика XVIII, русский император истребовал для Гортензии герцогский титул и замок Сен-Лье… Ну а потом Александр уехал, проведя, впрочем, перед отъездом две ночи в замке Гортензии, после чего Наполеон бежал с Эльбы и при криках парижского ликования (не менее пылких, чем при недавнем вступлении в Париж Александра) вернулся в столицу. Гортензия приехала с ним повидаться и даже вышла с ним на балкон перед толпой. Она написала потом длинное оправдательное письмо Александру, где пыталась отвести обвинения в сговоре с Наполеоном, но русский император, вероятно, даже не стал читать это письмо, а русский посол лишь осведомился у нового короля, «какие меры приняты против семьи Бонапарта». Для прекрасной королевы с улицы Серути (некогда голландской королевы), попавшей в жернова интриг и политики, наступили годы изгнания…