Прогулки по тонкому льду
Шрифт:
— Раньше мы жили в пригороде Мэлкарса, — продолжала болтать мэса Ричардс, видимо, истосковавшаяся по общению. — Там чисто и тихо, у нас был сад, и Бекки так любила охотиться на бабочек.
— Я помню, — задумчиво кивнула я, все так же изучая портреты. — Цветущие сады и высокие травы…
И осеклась, поймав на себе взгляд мэсы. Да, я так явно вспомнила то, чего не было в моей жизни, что почти уже не различала, где мои, а где чужие воспоминания.
— Я помню, как Бекки рассказывала мне о прежнем доме, — скороговоркой выпалила я и снова отхлебнула чаю. Так, для верности.
Мэса Ричардс вздохнула и печально глянула
— Мы продали тот дом, когда дела стали идти хуже, — вздохнула женщина. — Переехали сюда. Муж получил должность инженера на заводе. Там он и погиб, во время взрыва газа. В день шестнадцатилетия Бекки. Утром вручил ей подарок, и ушел на работу…
Я залпом осушила чашку, желая протолкнуть ком, сжавший горло. Это видение, что настигло меня в участке, это день ее рождения, этот кулон — подарок отца!
— Значит, изменений в поведении дочери вы не заметили? — решила я вернуть беседу в прежнее русло.
— Нет, — вздохнула мэса, а потом встрепенулась. — Хотя нет, она немного повеселела. Как раз незадолго до исчезновения, она была радостной и веселой, щебетала постоянно, шутила. Я уже подумала, что скоро в наш дом придут просить ее руки. Оттого полиция уверена, что она сбежала.
— Значит, у нее был кавалер?
— Я не знаю. Она была очень скрытной, мало говорила об учебе. Моя девочка, она так мечтала стать художником. У нее был настоящий талант, она даже поступила на льготное отделение и получала стипендию, — гордо завершила мэса Ричардс. — Просто я стала замечать, что Бекки стала очень задумчивой, мечтательной. Часто задерживалась после занятий. И знаете… Мэса Ричардс устало глянула на меня, словно боясь осуждения:
— Мне кажется, я видела мужчину, который провожал ее до дома.
— Вы говорили это в полиции?
— Да. Но они извратили это, сделали мою дочь легкомысленной кокеткой, которая, не боясь позора, сбежала с мужчиной. Но я не верю, моя Бекки никогда бы не оставила меня мучиться и терзаться. Она… О, моя Ребекка!
Далее я утешала рыдающую мэсу. Вливала пустырник в чай, бегала на кухню за сердечными каплями. Опять утешала. А после мэса Ричардс отправилась отдохнуть к себе в спальню, а мне позволила осмотреть спальню Ребекки. Не знаю, чем, но я заслужила доверие убитой горем женщины.
Комната была чистой и уютной. Крохотная, в ней помещался только шкаф и кровать, стол заменял широкий подоконник. Из всей обстановки сквозило нуждой и отчаянием. Именно такими мне кажутся комнаты людей, отчаянно стесняющихся своей нищеты. Дешевые безделушки аккуратно расставлены на полке в изножье кровати, вышитые подушки из не очень качественной ткани, ветхое, но чистое покрывало, выгоревшие шторы на вымытых до скрипа окнах. И рисунки. Они украшали стены всюду, где мог охватить взгляд, а порою и сами стены служили юной художнице холстом. Цветы, пестрые и яркие, фэнтезийные завитушки и райские птицы — все это превращало убогое жилье в уютный мирок фантазий и мечтаний.
— Что же за секреты ты скрывала даже от матери? — оглядываясь по сторонам, шепнула я в пустоту. — Как мне понять, куда двигаться?
Я прислушалась к себе. Ничего. Вот когда не нужно, в оживленной толпе или на уроке, то пожалуйста, а как дать сигнал в нужный
— Ну же, давай, — зашипела я, прикрывая веки. — Хоть малюсенькая вспышка. Хоть клочок воспоминаний. Бекки, дай мне хоть наводку.
Молчание. В моей душе не встрепенулось ничего. Я тупо таращилась на исписанную узорами стену и понимала, что получила вопросов больше, чем ответов. Но потом…
Мой взгляд скользнул по стене, по пестрым рисункам, изображающим фей, гоблинов, огромного волка со светящимся взором. На меня глазела девица с зелеными волосами, выряженная в наряд цветочницы. Дриада! Гоблин в камзоле и цилиндре… Это были жители Тайного Мира, такие, какими их могли видеть только те, кто и сам был его частью.
Вот оно! Я бегала вдоль стены, с детским восторгом разглядывая выписанных до мельчайших подробностей существ, которые так разительно отличались от персонажей сказок. Значит, Бекки была магом, она получила силу, позволившую видеть этот мир другим. Может, это та причина, что подарила печальной девушке толику счастья? Но кем был тот, кого видела мэса Ричардс? Не он ли открыл для девушки проход в этот мир? И как это произошло?
— Уму непостижимо, — выдохнула я, любуясь фреской.
— Ребекка рисовала это, как помешанная, — раздался за спиной усталый голос.
Я обернулась к двери, где стояла мэса Ричардс. Женщина с любовью глядела на стену, с такой улыбкой глядят на то, что дороже всего на свете. А еще в этой улыбке таилась горечь оттого, что это может быть последним следом, что Ребекка оставила в нашем мире. Я в порыве исследовательского азарта опустилась на колени и теперь предстала перед хозяйкой дома в мало приличной позе, сидя на пятках на полу. М-да, очень красиво, ничего не скажешь.
— А давно она начала писать эту фреску? — стараясь не выказать возбуждения, спросила я.
— Меньше месяца назад, — вздохнула женщина, прижимая хрупкую ладонь к груди. — Бекки заболела темой сказок. Читала их запоем, рисовала, постоянно болтала о троллях и русалках.
Мы еще поболтали с мэсой, но я все меньше концентрировалась на беседе, прокручивая в мозгу полученную информацию. Мы долго прощались, и я обещала проведывать мэсу Ричардс.
Дверь за моей спиной со скрипом закрылась, заглушая рыдания стоящей за ней мэсы Ричардс. Сырой, морозный ветер нырнул под юбку, залез ледяными щупальцами в рукава, пытался забраться в ворот пальто. Я глубже натянула на голову капюшон и поковыляла по улице. Ветер свистел и гудел в водосточных трубах, пустых подворотнях, темных закоулках. Гнал по мостовой поземку из белых крупинок первого редкого снега, швырял его в лицо, обжигая кожу колючими осколками.
Удивительно подходящая к моему настроению погода. На душе было так же пасмурно и мерзко, а еще холодно от боли и безнадежности, с которыми я встретилась. Хотелось убежать, спрятаться, согреться. Сесть у камина и, глядя на огонь, забыть весь этот день и пережитые в нем волнения. Почему чувство, что с Бекки приключилось что-то ужасное, не отпускает меня?
Под ноги лез всякий мелкий мусор, который разбросали из урн вороны, желающие подкрепиться объедками. Рабочий район был неопрятным и хмурым, рыбные лавки, ремонтные мастерские, бараки для работяг. Здесь было неприятно даже проходить, что уже говорить о том, как здесь жилось. Серость. Вот как можно было легко охарактеризовать этот район и его жителей.