Прогулки с бесом. Том 1
Шрифт:
Со временем окончание "ко времени смываться" заменили другими, не теряющими первоначально смысла, словами: "жадность фраера губит", но поскольку на изменение "чмокс" никто не решился ветеран до сего времени остаётся неизменным.
– Если прежняя жадность фраера губила и касалась исключительно фраеров - ныне в силе иной лозунг:
– Халява губит всех!
В высшем законодательном органе готовят закон: "всякий, если в паспорте "русским" записан, но уродует русский язык иноземными словами, "да будет порот кнутом прилюдно, кастрирован и по урезанию языка сослан в сельскую местность дотационного региона
– С урезанием языка обоснованно и понятно, но кастрация, пожалуй, лишней будет. Наших педофилов-рецидивистов не кастрируют, а ты за пользование невинным "чмоксом" хочешь кастрировать! Не высоко прыгаешь?
– Нормально прыгаю: чтобы дураков не плодили...
Читатель! Следует сказать: прочёл по диагонали пару страниц и говоришь в сердце своём:
– Не-е, такое не ем!
– и довольные мирно расходимся по углам: сочинения не читал, обмануть не получилось, а посему ни единым критическим словом в нашу сторону не пальнёшь. И послать по известным адресам, один из коих - мужской, а другой, понятное дело, женский - не сможешь:
– Не читал, не знаю, ничего сказать не могу.
Хуже живётся критикам. Критик - это умный, а потому и злой человек с объяснимой и понятной мизантропией: как можно оставаться добрым и непредвзятым, когда дуэт сочинителей, вроде беса и живого человека пытаются накормить критика некачественными сочинениями? Сам критик ничего не рождает, никого не оплодотворяет, его и понять можно: впору успевать отзываться рецензиями на труды бездарей. Звание "критик" позволяет стоять над пишущей публикой и учинять "распиздон" любому и всякому, невзирая на лица и заслуги, но если "распиздон" выступает как продукт дурного настроения критика - таковым называться не может.
– Дата и место рождения Распиздона неизвестны, товарищ мог родиться в любой географической точке "необъятной страны саветов", товарищ до сего дня живёт без паспорта, а потому явление Распиздона в свет могло произойти в любом месте, где русская речь выступает государственным языком.
– Распиздон нуждается в подробном толковании,
– Давай, кто возражает?
– "Нагоняй", "разгон", "выговор" три воспитательных кита недавнего жития нашего. Как было недавно: начальник, каким ни будь замухрышкой, прокурор, судья и исполнитель наказания в одном лице, а товарищу на ковре дозволялось открыть рот на последнее слово перед вынесением оргвывода. Что-то похожее на судилище с разницей: если подсудимому по закону положен адвокат и перед вынесением приговора разрешают открыть рот на "последнее слово" - вызванному на распиздон к руководству разрешалось молчать, а слабые попытки с намерениями выпустить единое слово в свою защиту усиливали жесткость наказания.
Распиздон на низшей ступени не обсуждался верхами и не подлежал обжалованию, и обработанному распиздоном высшие инстанции не помогали:
– Низам виднее...
Случалось, бывало, давались команды сверху:
– Отменить наказание!
– но редко, помилование долго не держалось, теряло силу, и помилованный, как правило, покидал здоровый савецкий калектив, заедали командиры штрафника.
– Э-э, погоди, это не всё, была ещё одна форма воспитания совецких трудящихся: "взъёбка". В какую графу вписывать милую особу, как оформлять? Сестрой Распиздона?
– Распиздон родственник Взъёбки, но солиднее, мощнее и внушительнее до трагизма, и записывать в родню серьёзному мужику какую-то мелкую Взъёбку не годится. У взъёбки накал страсти неглубокий, и градусов мало, особа не тянет и на малый распиздон. Ничего из "мероприятий воспитательного характера" не пропустили?
– Вроде нет... Если что путное вспомню - вернусь.
Малое примечание о компаньоне и о себе: не располагаю знаниями о времени и точке во Вселенной, где явился соавтор, но о себе знаю: родился во "времена активного строительства социализма в отдельно взятой...", впитал речи и мысли простых совецких людей не в полном объёме, но в пределах, необходимых среднему существованию.
– Одной главой план по мату выполнили на сто процентов, а если появится что-то в иных местах повести - пойдёт перевыполнением плана с поощрением премией.
.
Глава 6.
Бунт души и "поиски,
("Муки в поисках духовности")
Доля критика напрягать разум и вникать в суть авторских завихрений о чём попало и как придётся,
Как велики муки критика проходящего по чужим словесным дебрям - не берусь определить, нужно влезть в упряжь критика и пройти путь мучений от титульного листа до эпилога сочинения. Полное сходство с поеданием чего-то невкусного при полном желудке...
– Сравнение не касается спиртосодержащих продуктов.
– Не лезет!
– критику следует выразить сочувствие: входить вниманием в чьё-то сочинение с первой и до последней страницы, не получить удовольствие на последней строчке - большего разочарования и быть не может!
– Набивай: ситуация схожа с древними очередями к прилавку за вожделенным продуктом, когда жаждущие долго и терпеливо стоявшие с молчаливым вопросом в сердце "достанется?" перед сладостным моментом приобретения продукта получали замену:
– Товар закончился!
– было?
– Было... Чего спрашивать, коли знаешь?
Шаблон "восстание разума" древний и благородный, но на сегодня желающие "кипеть разумом во благо народа" заняты иным делом. И то: когда-то кипящий разум в итоге выкипел досуха, а что осталось от кипения - работает на благо кипевшего. Пустота, нечему кипеть и "кипение разума" прекратилось. А душа, лишённая разума, бунтует.
Институт им. Сербского не откажет в диагнозе ординарно мыслящему индивиду, а личности с завихрениями, будь таковые любой сложности тем более.
Преимущество психических страданий перед телесными очевидны: не осознаются страдальцем как больной зуб, или наружное варикозное расширение вен заднего прохода. Геморрой, то есть....
Институт настолько могуч и серьёзен, что не найдётся ни единого в среде "тронутых", перед которым упомянутое учреждение опустило бы руки и заявило:
– "Ничего понять не можем - "сумрак души" полный!
– таких заявлений работники упомянутого лечебного учреждения не делают. Лишние они, поэтому пациента помещают в палату "неизлечимых". В среде простого народа их ещё "тихими" называют.