Прогулки с Бесом
Шрифт:
...потом, на ходу состава, на вид нормальный кусок угля кочегар кидает в топку локомотива, секунды, взрыв в топке рвёт жаровые трубы и освободившийся разносит котёл локомотива на части.
– "Получайте партизанскую месть"!
– взрывы котлов никого из локомотивной бригады в живых не оставляли, не пришибло железом - убивал пар.
Прислужники, предатели проклятые, заслужили, не ждите пощады!
– Подбрасываю "уголёк" в тендер чужого (если получится) лкомотива, и те паровозы обслуживают предатели, как и я... Как соседа убивать? Его детей сиротами делать во "имя спасения
сколько потратят времени на выяснение моего патриотического порыва, а выяснив шлёпнут? Все случай оканчиваются плохо.
Что ответил "мститель" и за отказ помогать в святом деле изгнания оккупантов с савецкой земли не прикончил родителя не опросил при жизни, вот и приходится выяснять детали у беса. Но, думаю, не сам, отец шлёт сигнал из своего далека:
"Скорее всего это был провокатор от немцев, уж больно свободно разгуливал возле серьёзно охраняемого объекта..."
– Тип в телогрейке мог быть бесстрашным (героическим) "народным мстителем", но ни первого, ни второго выяснить невозможно.
Глава вторая.
Вторая рождественская ночь.
Обитатели монастыря помнили первое празднование чужого "рождества Христова", помнили, каким фейерверком встречали немцы католическое Рождество в прошлом году, и повторно пугаться не готовились.
Война хороша разнообразием: в ночь за пару дней до Рождества, или менее того, советская авиация совершила не особо жестокий налёт на станцию. Судить о жестокости налёта, производимого за пять километров от твоего жилища трудно, почти невозможно, бомбят - ну и пусть бомбят, не в тебя метят, сверху виднее кого боибить, а знай счёт - ни одна свалившаяся на станцию бомба не осталась неучтённой.
Самой станции налёт был сильным, но поскольку до монастыря долетали только звуки взрывов - налёт записывался в список "терпимых". Монастырцы довольно равнодушно отнеслись к налёту советской авиации:
– До нас не долетят, хвати с нас прошлогодних страхов, учёные!
– к тому времени каждый третий обитатель монастыря претендовал на звание эксперта по вопросам авиационных налётов, и принять обработку станции за прошлогоднее "торжество по случаю" не мог.
Рождество началось, рановато и с большим заревом над станцией! Настолько большим и хорошим заревом, что лица монастырцев, высыпавших на улицы для выражения чувств, были хорошо видны.
Люто бомбят станцию, и отца нет третьи сутки! Что думать, чего ждать?
До предела тревожное состояние души мать обозначала двумя словами: "предаться земле". "Предание земле" - часть христианского обряда погребения, после которого всякие "воскресения" невозможны... если не считать "всеобщего воскресения из мертвых" с последующим "страшным судом".
"Предаться земле" - короткое и точное определение, ничего лишнего: "конец всему". У "предаться земле" был ещё один короткий и пугающий смысл: "умерла", но мать им не пользовалась, но отдавала предпочтение "преданию земле". "Предаться земле" несёт в себе незавершенность, звучало замаскировано, изящно, и не имело точности, кою несёт в себе понятное "умерла", "предаться земле" не значило полного и окончательного расчёта с видимым миром.
Причин "предаться земле" у матери было больше, чем нужно: бомбёжка на станции была? Была! Приличная? Очень даже, страшная и "яркая"": в монастыре, в пяти километрах от станции, было светло, как днём... ну, если не совсем, "как днём", то с видимостью, коя позволяла без труда видеть выражения лиц обитателей монастыря, высыпавших на улицы с желанием что-то узнать о происходившем.
Мог отец попасть под "обработку" родной авиации? Вполне, к тому и шло: верной работой на врагов отец заслужил наказание от "родной советской авиации" и повисшая в келье тревога языком матери сказала:
– Зови отца...
– Верно, только ты мог спасти отца... единственный мужчина в доме...
– Да, было, занялся тогда слабым и безобидным видом колдовства, звал отца через поддувало плиты и понять не мог: почему через поддувало, а не через основную, загрузочную дверцу? Через дверцу удобнее?
– Если бы вызывал через дверцу - вызов ушёл бы вниз, в поддувало и не достиг цели, а когда через поддувало - призыв проходил плиту, вылетал в трубу вместе с тёплым воздухом и достигал цели - отца.
– Мать перед обрядом задвижку открывала... на всю... Когда топила плиту - открывала немного, а когда отца звал - полностью...
Низко наклонившись, дверцы поддувал высоко не делают - тихо говорил в тёмный проём поддувала:
– Папка, иди домой...
– призыв повторялся трижды.
Вызывая отца - обратил внимание: звуки бомбёжки доносились из поддувала. В отличие от матери, страха за отца не испытывал и улёгся спать с чувством хорошо сделанной "магической работы".
А утром... Утром в келью ввалился отец увешанный сумками, торбами и мешками! С улыбающимся лицом! Слава богу - жив!!! Главная радость - жив, а что было в сумках мешках и торбах - так, дополнение к основной радости:
– Жив отец!
– или радость от принесённого отцом добра в мешках и торбах было "первой" радостью, а полная отцова сохранность шла следом за добытым добром? Что в мешках!? Откуда!?
– Оттуда! Пришёл из Рейха эшелон с подарками доблестным воинам Вермахта чтобы они вдали от родных очагов отпраздновать великий праздник христиан Земли рождество Христово.
И как атеистическая советская армия и её доблестный воздушный флот могли позволить веселиться врагам на захваченной совецкой земле, как позволить радоваться захватчикам? Не бывать тому!
– и краснозвёздная авиация поднялась в ночное небо...
Заявить: "савецкая авиация совершила налёт с единственной целью: испортить праздник врагам" не могу, слишком простое и незначительное задание, на станции были составы с "подарками" иного свойства, они-то и представляли интерес савецкой авиации.
– Первым идёт уничтожение живой силы и техники противника, а эшелон с подарками что-то вроде "сверхплановой" продукции.
– Чем наполнены обычные вагоны неизвестно, а состав из бочек на колёсах "голый", в бочках топливо военной технике, это важнее боеприпасов, техника без топлива покойник.