Прогулки с бесом
Шрифт:
Отрыжка вторая: роман "гвоздил западных поджигателей войны к позорному столбу", а мне, по причине молодого недомыслия ничего иного не оставлась, как "проникнуться идеей романа". На "проникание" требовалось немногое: жизненный опыт и образование, но указанные позиции отссутсвтвовали. Ни ума, ни сил, хотя бы на слабое, пустяковое "гвождение к столбу позора" не было.
– В прежних ваших "гвождениях" первой шла глупость, а за пробивной особой двигались карательные меры. Система.
Сегодня "злые силы Запада" переведены в разряд незлых, вроде подобрели, но воспитательные идеи старого романа не хотят оставлять память
От прошлого идеологического молока до сего дня испытываю позывы на "гвождение", но не так бурно, как прежде. Бушуют, "позывы старых неисполненных желаний", как сказал бы поэт областного масштаба, пучит от прошлых идеологических кормов савецкого времени, но вины беса нет: не прикладывал новый друг лапу к моему воспитанию, на то время его носило в иных сферах:
– Так, бес?
– Совершенно верно.
Когда желание "пригвоздить", прешло в "нестерпимое" и зозрело на выход диарей - какое-то время выбирал объект приложения агрессивности и совсем скоро нашёл: Первый канала ОРТ. Почему он?
Перехожу к длинному пояснению и прошу дух преподавателя русского языка помочь в столь трудном деле.
– Не нужно обращаться за помощью к духу учителя! Он был порядочным человеком здесь, в видимом мире, пусть таким остаётся и там. Не может учитель отказать лучшему ученику в просьбе о помощи, но обязывать бесплотные души земными сомнительными просьбами нехорошо! Добавь соображение: "злые силы Запада в прошлом, глядя на восток и поражаясь самоедству обитателей тамошних мест, по наивности своей и простоте душевной, думали: "разделать этот народ "под орех" что раз плюнуть! Посмотрите, как жестоко и безжалостно они уничтожают всё лучшее в себе"!
– и полные иными нехорошими заблуждениями враги двигали армии на вас.
И происходило необыкновенное: вы забывали на "время лихолетья" о собственном людоедстве, объединялись под каким-либо знаменем, а под каким - безразлично, и давали жестокий отпор врагам, не считаясь "с потерями в живой силе и технике", и это была наибольшая "загадка русской души". Не единственная...
Глава 21.
Давняя прогулка в казарму.
Косноязыкий "политик"
Во времена служения в "сапёрных войсках" отечества, а проще - в "стройбате", лямку с названием "воинская повинность по выполнению священного долга защиты родины" тянул и товарищ Колька. Сослуживец. Выполняли "священный долг" на расчистке от архангельской тайги площадку, на которой сегодня расположена главная установка для запуска дорогих игрушек в космос. И не только туда, и не только одних "игрушек".
Происходил Колька из семьи эмигрантов, коим удался побег в Китай от "прелестей" расползавшейся советской власти в памятные исторические времена. Родился и вырос в китайском Циндао. Родного русского языка не утерял, и, возвратившись на родину в составе семьи в 47 году, незамедлительно принялся порождать большими порциями "враждебные мысли" с его помощью. Но не голосом, изложение голосом бардака, в который окунулся эмигрант, могло для него плохо кончиться.
Редкое явление: вырос в чужой стране, но русский язык знал лучше многих соотечественников, никогда не переступавших "священных рубежей родины в ненужном и враждебном направлении". Не переступали, но родным языком управлять не могли.
Знал Колька английский язык, но знания "полувражеского" языка не выставлял на всеобщее прослушивание, остерегался вопросов от бдительных, но глупых соотечественников:
– "Откуда знаешь английский!? Где обучился?"
Китайского языка не знал, но рассказывал интересные вещи: русские эмигранты брали в жёны китаянок и производили красивых детей.
Попутно о расизме "белых людей": наибольшие расисты - "настоящие", "чистые ханьцы". Рождённых от смешанных браков презирали так, как не смог бы презирать ни один русский.
– Это китайцы-то? В их положении давно пора начать "борьбу за чистоту расы" - влез с замечанием бес.
Не могу сказать, по какой причине запомнился столь мелкий факт из жизни русских эмигрантов в Китае. Может потому, что везде буду чужим, или потому, то Китай - более расистский, чем другие азиатские земли?
Сошлись мгновенно: Колька что-то в полголоса пропел на английском из "марша американских солдат", в ответ от меня - кусочек "Лили-Марлен". Обмен музыкальными фразами был чем-то вроде пароля "свой-чужой". В музыке не поняли друг друга и потребовались пояснения.
– Что исполнил?
– Любимую песню немецких оккупантов. Инструмент исполнения - губные гармошки.
– Был в оккупации?
– Был. Откуда бы знал о "Лили"?
– вот она, великая и правильная, бессмертная "рыбак рыбака...", вот она, встреча "меченых"! Один - рождением в Китае, другой - оккупацией! Так и нашли друг друга.
В минуты наивысшей откровенности Колька поминал древнюю бабку и родителей "добрым" словом за неутешную русскую ностальгию: те слёзно просили "советское правительство разрешить им вернуться на историческую родину" и в одна тысяча девятьсот сорок седьмом году от "Р.Х" "допросились": "совецкая власть" оказала "милость" и впустила "заблудшихся сынов и дочерей своих".
На время службы "в рядах вооруженных сил" Колька поминал маразм предков нехорошими словами:
– Почему бы не попроситься в Англию? В "страну передовой демократии" - персонально Колька не просил "совецкое" правительство дозволить вернуться на "историческую родину", а потому выпады в сторону предков считал справедливыми.
Товарищ обладал удивительным даром: если видел компанию скучающих сослуживцев в курилке на свежем воздухе, то мгновенно понимал, что общество давно и обо всём поговорило, обкурилось дешёвой махоркой до одури, и всё, что можно заплевать вокруг - заплевало, а до обеда ещё много времени.
В чистом таежном воздухе висела смертная скука, а архангельские комары
громадные и лютые, неумолимые и непобедимые, напоминали служащим, что армейская служба - довольно-таки тяжёлая штука!
Но появлялся Колька - исчезали комары и непобедимый "гнус", мелкий, но сильный количеством кровососущий паразит. Три лета службы хватило для вечной памяти о гнусе архангельских болот.
Вонючий препарат с именем "диметилфтолат" какое-то время сдерживал атаки гнусных тварей, а прекращалось действие химзащиты - и рои мелкой гнусности вновь шли в атаку.