Прогулки с бесом
Шрифт:
– "Мужики правы"!
– примкнуть к расистам. Страшно.
Почему башня в славном городе Вавилоне, эта первая "стройка века", развалилась?
– Объяснение такое: вроде бог испугался, что люди, достроив башню, до него доберутся и счёт за херовое житие предъявят...
– Ну, да, бог "творец и создатель всего сущего" - и какие-то страхи перед человеком, коего изобрёл! Или бог не знал, что с каждой сотней метров подъёма кислорода меньше в воздухе остаётся? Нет логики... Всё проще: у строителей на завершающем этапе стройки на почве расовой неприязни драка случилась, а бог
– "Напрасно создавал разные племена и народы" - и с той поры не вмешивается в "межэтнические" драки до сего дня:
– Нравится рвать глотки!? Вот и продолжайте! Вас много, плодитесь так, что скоро прокормить себя не сможете. Завещал "украшать Землю", а как "украсили"!?
"Кто виноват"? ОРТ! Это оно транслировало в известные времена на всю страну языковую слабость первого и последнего "президента страны советов". Телевиденье разрушило "великую и славную семью советских народов"!
– "... память о которой долго будет жить в сердцах нынешних "отцов народа". Из тех, кто быстро сообразил, что нужно "менять кожу" и "перестраиваться" из секретарей обкомов в губернаторы!
Ах, майор времён служения в стройбате! "Вечен и бессмертен" ты в памяти моей! Майора-человека буду помнить всегда, но ахинею на тему "экономического могущества страны развитого социализма", кою нёс на политзанятиях по утрам - забывалась через минуты после окончания твоих "воспитательных бесед". Байки о "процветании страны советов" пролетали мимо ушей, не фиксировалась сознанием, но "коМуническая" партия в его исполнении останется в памяти до конца дней моих. "Великим" словом в исполнении майора упивался тогда, силы и мощи они не потеряли и до ныне... Правда, только выцвели основательно...
Любовь к носителям "комунических заветов" у части граждан не сгинула до настоящего времени, но сколько граждан в отечестве тоскует по "сильной руке" - данных в нашей творческой группе нет. Какой окажется "сильная рука", если сбудутся мечты тоскующих - здоровая, или сухая, как прежде и что может натворить - тоскующим безразлично: "рука" должна быть"!
– Какой рукой получать по морде: сухой, или здоровой - без разницы. Если рука опять, как прежде, поманит "на защиту социалистической родины", иной и быть не может - пардон, - "всем и всегда дадим сдачи"!
Отвратнее батальонной кормёжки ни раньше, ни позже не было: треска. капуста, перловая каша, прозванная "кирзой", жареная до черноты на неизвестном жире томатная паста жестоко бившая изжогой "сапёровские" желудки - цена за работу в тайге на лесоповале. Хлебом из пшеничной муки наслаждались те, кому батальонная медицина ставила диагноз:
– "Гастрит" - и указывала, какой именно.
Батальонные "временные военные трудности" скрашивались еже утренними проповедями о "громадных усилиях коммунистической партии по улучшению жизни трудящихся страны советов".
– Бедный майор!
– Беся, чтобы сказал о душевном состоянии людей, кои говорят другим то, чему и сами не верят?
– Как сам думаешь?
– Поскольку речь идёт о службе в стройбате - думать не положено, на то командиры есть, чтобы за меня думать.
– И всё же?
– Гнусные мысли... Нехорошие...
– время опротестовать родившееся в древности утверждение: "если человека долго называть "свиньёй" - он захрюкает". Ошибка: три года майор врал нам, "совецким" полусолдатам, о прелестях "соцстроя", а мы слушали бедного болтуна, не верили и не хотели хрюкать. Напрасно бился майор!
– Ошибка: не бился майор, катился шариком, такие шарики не бьются!
Шёл третий год тому, как "вождь, учитель и друг всего советского народа" отбросил "копыта в мягких кавказских сапожках", но "осиротевшее "комуническое учение продолжало жить и совершать поступательное движение вперёд". Майор убеждал, что "комуническое" учение совершает победную поступь по всей стране", но так ли было - желающих напрямую спросить майора "верит ли он в сказанное" - не находилось. Большая часть военнослужащих не верила в "победную поступь социализма", "поступь", о которой майор врал, скорее походила на шарканье старика, чем на "поступь". Понимал майор это, нет ли - "отступать некуда: позади - Москва!"
– Бес, если бы в пятьдесят третьем повторился сорок первый, то чем бы всё могло кончиться? Как в сорок пятом?
– Сомневаюсь...
Майор влиянием на умы подчинённых не мог сравниться с Колькой, майор Кольке и в "подмётки не годился". Случись каким-то чудом майору и Кольке сойтись в диспуте на тему "успешное построение светлого "комунического общества" в отдельно взятой..." - от майора, как от "политработника", мало бы чего осталось. Или совсем ничего: Колька дал бы "товарищу майору" сто очков форы без опасения проиграть спор. Ни возраст, ни жизненный опыт, ни положение "начальника" не спасли бы майора от поражения, допусти "товарищ маёр" неосторожность вступить в диспут с Колькой.
Колька применял "провокационные методы возбуждения" служащих: если видел скучающую "группу военнослужащих" - подсаживался и какое-то время изображал "полное внимание". Ждал. Затем невзначай, без злого умысла, без "задних" и "передних" мыслей, бросал умирающим от скуки сослуживцам пустяковую "тему обсуждения". В иное время на неё бы никто и внимания не обратил, но почему всякий раз скучающая "группа товарищей" вмиг преображалась, а через совсем мало время участники "диспута на заданную тему" забывали содержание Колькиного вопроса и уходили от темы полностью - и до сего времени понять не могу.
В каком месте беседы происходил "сбой" - такое не смог бы определить лучший знаток науки с названием "Алгоритмы собеседований". Что такое "алгоритм" и как им пользоваться - тогда об этом никто не знал.
– Вывод: "законы действуют и без опубликования в печати".
Тогда для чего нужен был замполит, если он умел "будить умы вверенных ему на воспитание военнослужащих"? Если и одного взгляда на майора хватало для смелого вывода: "на то время существовало два сорта "политических работников советской армии":