Прогулки с Лешим
Шрифт:
– Чего ж ты тогда на дерево-то влез? – дрожащим голосом съязвил Генка.
Тут только я заметил, что сижу на очень тонкой молодой сосне, которая раскачивалась от каждого моего движения, как маятник метронома. В наступившей нехорошей тишине вдруг раздался громкий взрыв смеха, послышались треск и топот чьих-то ног в прибрежных кустах. Вскоре на реке зашлепало весло и с удаляющейся лодки озорно засвистели, а затем в неподвижном воздухе вновь завис волчий вой, только теперь он больше походил на брехливую гнусь скучающей дворняги.
– Эти… Голозадые, которые на стогу кувыркались! – убежденно проговорил с дерева Генка. – Отомстили…
Я полностью согласился с ним и начал сползать с сосны, пачкаясь в вязкой смоле-живице. Из леса медленно наползал сырой белый туман.
Этой ночью мы поклялись с Генкой никогда больше не располагаться
В студеную сумрачную рань, когда, несмотря на озноб, спится особенно сладко, нас разбудил звон голосистого латунного колокольчика. Бежим к воде. Колокольчик раскачивается и трясется от резких ударов. Хватаюсь за леску и сильно подсекаю. Затем начинаю быстро выбирать снасть. На леске упруго и сильно ходит что-то крупное.
– Подсачек, Гена, скорей! Руками не взять! – кричу не своим голосом. Но Генка уже стоит рядом и, примериваясь, хищно шевелит тараканьими усами. У берега заплескалась брусковатая белая рыбина, рыскающая кругами на поводке. Генка кинулся в воду и одним махом, словно лопатой, выкинул ее на ободе подсачека куда-то за спину, подальше. Это был голавль. Красноперый, цвета темного серебра, он тяжело бился на траве, покрываясь капельками росы, а мы стояли и смотрели на него, желанного и красивого. Живая рыба всегда кажется крупнее, но то, что этот голавль никак не легче килограмма, было очевидно.
Налюбовавшись на сильную рыбину, сажаем ее в садок и перезакидываем снасти. Черви на крючках были, конечно же, обсосаны жадной придонной мелочью. Лишь на некоторых крючках висели побелевшие растопырившиеся ерши, заглотавшие насадку чуть ли не до хвоста. Колокольчики зазвенели почти сразу, и мы одновременно с Генкой вываживаем по крупному подъязку. Затем стали попадаться и увесистые плотвицы, иногда сразу на два крючка.
Начало было хорошее. И мы, повеселевшие, уже намеревались остаться здесь еще на одну ночь, а Светлое озеро уходило на второй план. Но, как часто бывает, первая удача оказалась и последней. Едва в туманной дымке проглянуло солнышко, колокольчики замолчали. Причем замолчали мертво. Словно в реке не осталось больше ни рыбешки, и мы выловили последних. Так было бы легче думать, но между тем на плесе время от времени раздавались глухие удары изрядного рыбьего хвоста, а рядом со стволами упавших деревьев, где вода ходила кругом, слышались всплески жирующей мелочи. Это было похоже на издевательство, и мы уходим искать затонувший котелок. Найдя его на отмели, где курица не замочила бы лап, завариваем настоящий цейлонский чай и долго пьем, отдуваясь и прислушиваясь к колокольчикам. Но над водой лишь «цвикали» на все лады утренние птахи, пели петухи в деревне, и надоедливо трещал стартер трактора. Еще раз уверившись в том, что у селений ночевать не годится, начинаем с Генкой укладывать рюкзаки.
Пока мы, полусонные, собирались кое-как, день разгорелся, и пришла почти летняя одуряющая жара. Обратный путь по сырому лиственному мелколесью, в тени которого еще кое-где лежал снег, был даже приятен. Комар-надоеда, видимо, осыпался от утреннего заморозка, и теперь не было слышно ни единого занудливого писка.
Проходя мимо затопленных низин, вспугиваем изредка некрупных щук, неподвижно стоящих у коряг. Их черные спины ничем не отличаются от плавающих палок, и лишь вскипевший бурун и дорожка-стрелка выдают присутствие вялой рыбины. Здесь щуки недавними инистыми зорями со всей рыбьей дремучей страстью терлись в траве, выпуская икру, тут же заливаемую молоками самца. Сейчас они просто отдыхали и грелись на солнышке.
Эти соединяющиеся с рекой мелкие прогреваемые водоемы были сейчас инкубаторами для мальков, резвящихся рядом с отдыхающими «папами» и «мамами», не приближаясь, впрочем, близко к их жадным родительским пастям. Попадались на пути и обычные лужи, в которых, на наш взгляд, кроме лягушек и их икры не могло быть ничего живого. Тем удивительнее было встретить у одной из таких луж двух деревенских хитроватых мужичков с драным бреднем. Поздоровавшись и обменявшись обычными: «Ну как?», «Да есть немного…», мы стоим и с любопытством наблюдаем за развитием событий. Мужички, наконец, решились и принялись раздеваться, обнажая бледные телеса.
Из ленивой перебранки по ходу дела мы узнали, как их зовут. Один из них, низкорослый морщинистый Михаил, надел на ноги старые кеды, плюнул на руки, подтянул выцветшие трусы в горошек и неожиданным басом вдруг прогудел: «Ну, давай, что ли, заходи, Митря!».
Они прошли раз, прошли другой. Рыбы не было, как и ожидалось нами, скептиками. Михаил озадаченно остановился, поскоблил пальцем мохнатый затылок и решительно принялся месить своими худыми жилистыми ногами дно лужи. Замутненная до черноты вода зашипела пузырьками. «Заходи!» – опять прикрикнул Михаил, и они, пыхтя, вновь зачиркали бредешком по илистому дну. Пройдя лужу до конца, ловцы подняли сетку, и в ней вдруг засветились медью почти круглые караси с ладошку. Со второго захода в бредень опять набились караси, причем встречались уже и белые, более узкие, прогонистые. А дальше было совсем необычно. Исхоженная вдоль и поперек мелкая лужа, в которой не должно было остаться ничего живого, вдруг забурлила, и на поверхности показались ошалелые от мути серебристые подъязки. Они перепрыгивали через сетку, но многие оставались и в бредне. В завершение этой удивительной рыбалки стали попадаться небольшие остроглазые щурята, отчаянно работающие жабрами. Казалось, у этой жалкой лужи есть второе потайное дно.
Наглядевшись на то, как люди ловят рыбу, мы идем дальше.
Расстояние до озера было хоть и небольшое, но на раскалённых солнцем буграх веяло жаром, словно в Сахаре. Если чуть свернуть с дороги, спрямляя путь, то под ногами хрустел побелевший и сухой мох.
Светлое озеро
Отец сидел на плоту у самого камыша и уныло дергал окунишек.
– Как успехи, пап?! – кричу с берега.
– Да вон мелочь пузатая теребит, а крупной нет.
– А щучка?
Отец только безнадежно машет рукой.
– Рано, похоже, мы приехали, ребята. Не берёт еще щука. У вас как?
– Да так же…
Мы безрадостно смотрим на озеро, и его красоты теряют для нас всю значимость. Пустое курортное пребывание даже в самых заповедных местах и ловля мелочишки – все это не свойственно охотнику. Должно быть главное занятие, цель, ради которой проходишь многие километры с тяжелым рюкзаком, роняя пот и отмахиваясь от стай комаров. А они в наших лесных болотистых местах люты до остервенения. Догоняют и бегущего, прокалывая одежду, облепляя потные лица, и бьют-бьют, колют саднящее тело бесконечно. Помнится, хватились мы однажды на Большом Мартыне своего приятеля. Рыболов он был так себе и поехал с нами больше за компанию. Мотался он без дела по берегу, смотрел скучно на то, как мы ловили окунишек, удивлялся нашей наивной радости, если попадался красноперый горбач среди колючей мелочи. Откровенно не понимал детского нашего восторга, когда снимали мы с жерлицы пятнистого щуренка и готовы были целовать его, скользкого и зубастого, за то, что он есть, за то, что подарил нам короткие азартные минуты вываживания, пусть несильного сопротивления.
Все был приятель-скептик, а потом исчез без следа. Пришлось нам срочно «сматываться» и искать его вначале окрест озера, а потом и совсем уезжать раньше условленного срока. Пропавший преспокойно сидел дома, а на наши упреки ответил только, что заел его до смерти комар. И добавил, что бежал до шоссе почти все восемь километров бегом, спасаясь от длинноносых. Больше на рыбалку он не ездил.
Но и только добыча рыбы любой ценой и в любых условиях вряд ли может быть тем самым главным делом, ради которого терпишь все рыбацкие невзгоды. Применительно к этому вспоминается один эпизод. Как-то ранним свежим утром стояли мы с отцом на дороге и ждали автобус. Томительно это – стоять и ждать, когда всем своим существом ты уже там, у теплой большой воды, где плещет сильная рыба, падают с криком чайки на воду, выхватывая серебристую уклейку, где плывут белоснежные теплоходы и легкий бриз шелестит листвой на крутых волжских берегах. Лодки в этот раз у нас не было, и мы собрались ловить с плотов. Целые поля этих плотов, собираемые тупоносыми буксирами, тянулись вдоль берегов залива, который до затопления был Ахмыловским озером. Под свежими бревнами всегда стояла крупная рыба, подхватывая тонущих короедов. Готовились мы к этой ловле, а вышло, что рядом с нами остановился проезжающий мимо старенький «Запорожец», и водитель-рыбачок неожиданно предложил составить ему компанию, пообещав серьезную сомовью рыбалку. Это было слишком заманчиво, и мы согласились.