Прогулочки на чужом горбу
Шрифт:
— Потому что мне жаль ее.
— Да как ты можешь жалеть ее, когда она разрушила твой брак? Воспользовалась тобой? И мной пыталась воспользоваться. — Его прическа и костюм были опрятны и безукоризненны, как и его ум, привыкший оперировать исключительно логикой и причинно-следствен-ными связями. В целом я считаю это достоинством, но сейчас был как раз тот момент, когда логика была не к месту.
— Я знаю, тебе это кажется странным, но Скотт вызывает во мне такую ярость, какой я никогда не испытывала по отношению к ней.
— Почему?
— Не
Эта история не имела никакого отношения ко мне, злость моя была неоправданной, и тем не менее я места себе не находила.
— Пойду прогуляюсь, — объявила ему я, и прежде чем он слово успел произнести, схватила сумочку и выскочила из гостиной. Заметив, правда, перед этим странное, озадаченное выражение на его лице.
Кеннет смотрел на меня так, словно только что воочию убедился в том, о чем давно подозревал, но упорно не хотел признавать, а именно: все женщины — дуры ненормальные и ему досталась самая что ни на есть ненормальная.
Было шесть часов, но еще светло, когда я вышла из дома и вдруг открыла для себя, что вечерний воздух чист и полон весеннего благоухания. Душистый легкий ветерок волновал раскидистые зеленые кроны цветущих деревьев, обрамляющих улицы.
Я направилась в сторону Центрального парка. Обычно я никогда не захожу туда так поздно. Боюсь, что на меня нападут, изнасилуют, а груди отрежут и выбросят в кусты. Но ярость придает уверенности, и сейчас город показался мне более безопасным и благожелательным, чем обычно. При такой великолепной, согревающей душу ярости мне сам черт не страшен.
Если идти быстрым шагом, можно пройти весь парк за пятнадцать минут. А потом я могла бы пройти по западной стороне на Сто седьмую и повернуть налево на Бродвей.
К тому времени как я доберусь до жалкой берлоги Скотта, злость моя местами поутихнет, и, может быть, я даже начну понимать, отчего так разозлилась, и сумею накопить до встречи с ним не меньший, чем у него, запас ледяного самообладания.
Глава одиннадцатая
— Но я же не сделал вам ничего дурного, Мадлен. То, что вы говорите тут — полнейшая бессмыслица. Неужели вы не понимаете этого?
Он на цыпочках обошел свой письменный стол — сверкающую лаком громадину красного дерева — и положил руку мне на плечо. Свитер из верблюжьей шерсти замечательно контрастировал с его густыми черными волосами. Он был чисто выбрит и выглядел отдохнувшим и полным сил. Более того, он был невозмутим.
В квартире был идеальный порядок, мягко-красные тона восточного ковра прекрасно сочетались с коричневой обивкой диванов. Те три картины, что были подарены Ма-ризой и которые Джой пренебрежительно обозвала коричневатой пачкотней, в действительности оказались
Он сел на диван напротив, широко раздвинув ноги и скрестив руки на груди, и изучающе уставился на меня. Он был похож на зоолога, наблюдающего поведение животного в естественных условиях.
— Давайте еще раз рассмотрим факты, — сказал он голосом человека, решившего, что в сложившихся обстоятельствах единственно верный способ самообороны — вести себя спокойно и уверенно.
— Факты мне известны. Вы попросили Джой помочь вам с вашей книгой, она передала ее в «Таун», и теперь вы знать ее не желаете.
— Нет уж, давайте начинать с самого начала. Джой переспала с вашим первым мужем, — произнес он мягко, сложив руки домиком.
— А какое отношение имеет это к нашему разговору? Это было давным-давно. И кто вам рассказал?
— Она сама.
— О-кей. Значит, она действительно спала с ним. В сущности, он никогда не любил меня по-настоящему, и Джой лишь ускорила разрыв наших давно уже натянутых отношений.
— А прежде вы предоставляли ей свою квартиру, чтобы по выходным она могла работать там?
— И это она вам сообщила? Ну и что тут дурного? Я сделала доброе дело. И она была мне благодарна.
— Знаю, что была благодарна. Мне она сказала то же самое. Привела как пример вашей доброты и сердечности.
— Что ж, я и в самом деле такова.
— Я тоже.
— Вот уж нет. Как вы смеете заявлять о своей доброте после того, как использовали ее так же, как в свое время Маризу — в своих целях?
Гнев, даже, наверное, ненависть — в руках у зоолога оказалось ружье — мелькнули на его лице. Он крепко сжал руки. Несколько минут он сидел молча, тяжело дыша и глядя в пол. Наконец, посмотрел на меня:
— Мариза не имеет никакого отношения к этой истории.
Я промолчала. Я, кажется, начинала понимать, что, связь тут была самая что ни на есть прямая.
— Я считаю, вам следует взглянуть на все это с некоторой дистанции. Прежде всего Джой пыталась одурачить меня, как в свое время она одурачила вас. Ее намерения были очевидны для меня. Она совершенно их не скрывала.
— Конечно. Ведь она доверяла вам.
Он фыркнул.
— Доверяла мне содержать ее всю оставшуюся жизнь, да еще платить ее подоходный налог.
— Разве это предосудительно? Ведь вы нравились друг другу, не так ли? И она помогала вам с книгой.
— Ага, помогала, как и Фредерику Уорту.
— А при чем тут ее бывший муж?
— Вы, как я вижу, еще не понимаете, какую мелодраму разыграли перед вами?
— Видимо, не понимаю.
— Франни была влюблена в Фредерика Уорта. И всегда презирала Джой за то, что та приучила его к наркотикам и поставила крест на его карьере актера.
— Это ложь. Франни обхаживала Джой. Хотела, чтобы она написала для «Тауна» книгу. И постоянно угощала ее обедами во «Временах года».