Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)
Шрифт:
– Эй, Цыпленок!
– Что?
– Ведь ты же знал Вальтера лучше, чем кто-либо из нас?
– Может быть. Во время рекрутчины и в батальоне охраны я жил с ним в одном помещении. Часто вместе проводили время. Вместе учились на саперных курсах в Шпреенхагене. На съемках фильма в Бабельсберге. Во время кампании по сбору зимней помощи перед дворцом УФА. Вальтер справа – я слева. Посредине – Сара Линдер! Что это ты сейчас вспомнил о Вальтере?
– Не знаю. Видел, как он погиб. Так дома представляют себе геройскую смерть. Во время атаки удар в «тыкву» – и все… К сожалению, Цыпленок, не каждому дано такое
– А к чему твой вопрос о Вальтере?
– Да, мой Цыпленок, вот в чем дело. Вальтер был для меня типичным представителем подрастающего поколения. Я думаю, как снаружи, так и изнутри. Для него все было определено. Из многодетной семьи – в национально-политическую академию. Чистый, понимаешь, что я подразумеваю? Порядочный во всем. Чтобы не звучало напыщенно, я бы сказал – чистый. Чистый в своих мыслях и идеях. Чистый и ясный в своем поведении и убеждениях. Подрастающее поколение, Цыпленок! Элита – не из реторты, а из смолы! И все же он был здесь? Да, и именно в него, блестящего чистого и порядочного парня попало. Рядом с ним бежало полно всякой малышни, но нет. Попало именно в него. Разве это справедливо?
– Сейчас ты занимаешься тем, в чем упрекаешь меня, когда говоришь «задумался, Цыпленок?». «Задумался, Эрнст?» Ты же знаешь старую поговорку: первыми гибнут лучшие – остается дерьмо.
Эрнст улыбнулся и вытер пот с лица:
– В соответствии с этим я должен остаться, так?
– Чепуха! Это не имелось в виду!
– И все же я умру в постели. Я это знаю.
– А от чего, ясновидящий ты наш?
– От того, что сильно обожрусь и упьюсь пшеничным пивом.
– А я? Про меня ты тоже знаешь?
– Это нетрудно. Умрешь во время спора. Скорее всего, задохнешься, потому что часто будешь втягивать лужи в ноздри.
Они рассмеялись. Наконец, Блондин сказал:
– Странно, Эрнст. Знаешь, что я хотел бы знать? – А когда Эрнст не ответил, продолжил: – Знать, как будет после войны. Представь, война прошла, а мы бы встретились через пять или десять лет после нее.
– Думаю, ты хочешь стать учителем. Тогда все ясно. Ты будешь в гимназии. – Он покачал головой и поправился: – Да, в национально-политической академии, естественно. Будешь женат, с детьми, мальчиком и девочкой, как предписано, будешь ругаться на налоги и на тещу и первого числа каждого месяца будешь получать свою монету.
– А ты женишься на дочери хозяина пивоваренного завода и будешь жить за счет ее собственности.
– Лучше за счет пива.
Блондин стал серьезным:
– Без шуток. Ты думаешь, что мы, наше обстрелянное поколение, вообще сможем жить нормальной гражданской жизнью?
Эрнст задумался и почесал нос.
– Думаю, да. Хотя сейчас я себе этого не могу представить. Сначала нам будет чего-то не хватать. Бравых начальников, снарядов, грязи, искусственного меда и, например: начальники есть везде, и бравые есть в гражданской жизни. В сомнительных случаях устройство привычного разноса возьмет на себя жена.
Он прервался и задумался. Возникли проблемы, потому что он перешел с диалекта на хохдойч:
– Эта свинская война в нас что-то сломала. Где-то у нас контачит. Хотя перегоревшие предохранители можно заменить, поврежденные проводники остаются. И это есть, а может быть, и будет нашей болезнью. Сувенир, Цыпленок! Эти помехи дальше мы будем тащить за собой всю жизнь. Лучший пример дает Первая мировая война. Когда они тогда пришли с нее домой, у них был тот же дефект. Не умеют ничего, кроме как стрелять и убивать. Что им делать? Идти во фрайкор. В этом они знали толк – стрелять и убивать. В рейхе было немногим лучше – солдаты с обеих сторон. С одной – вечные ландскнехты, с другой – те, которым игры в войну и солдатиков до смерти надоели. Объединения верных родине и не имеющих родины.
– Коммунисты?
– Не все. Большинство – социалисты. В конечном итоге все пришло к тому же, а именно – к взаимному проламыванию черепов. Больше всего повезло, может быть, тем, кого приняли в рейхсвер. Они были тем, что сейчас называется «запасные части в глубоком тылу». Кроме того, они были внепартийные, то есть государство в государстве. По моему мнению, верные кайзеру тугодумы.
– Да и время не особенно хорошее.
– Ты еще говоришь! Война проиграна, работы нет, жрать нечего, инфляция – что еще оставалось делать, кроме как ругаться и драться? В основном было две партии – верная кайзеру, мечтавшая о довоенном времени, и другая, которая хотела нового, лучшего будущего. Консервативная и революционная. Ты видишь между ними компромисс?
– Нет, но он был. Меня интересует наше будущее. В восемнадцать-двадцать лет внутренне мы уже никуда не годимся. Выйдем ли мы когда-нибудь из серых тряпок?
– Ты – совершенно определенно – нет, – улыбнулся мюнхенец. – Учителем придешь в национальную политическую академию. Там всегда будешь носить форму. Школьный советник Цыпленок в коричневом, и повязка со свастикой на рукаве. По совместительству – офицер резерва Лейбштандарта. Должна быть традиция! Может, станешь даже директором школы. В Обояни, например!
Он рассмеялся над своей шуткой, громко хлопнув Блондина ладонью по каске.
– Замечательные времена! Вот в чем штука! Директор Цыпленок в Обояни. И тогда будешь рассказывать своим детям, как ты туда пришел и о большой битве под Курском. На улице будет идти снег, вы сидите у камина. На стене висит твой стальной шлем и шпага «ЛАГ». И в пятницу вечером ты будешь пить мюнхенское пиво. А когда нечего будет рассказывать – будешь выдумывать. – Он продолжал хохотать.
– Прекрати, старый фантазер!
– И раз в год будет отпуск. Тогда ты сможешь съездить домой в рейх. Посмотришь на часовых у рейхсканцелярии и подумаешь: «Все не так, как было в мои времена!»
Постепенно приступы смеха у друга стали действовать Блондину на нервы, и он вскипел:
– Откуда только можно почерпнуть столько глупости!
– Глупости? – Эрнст вдруг стал совершенно серьезным. – Ты действительно думаешь, что я говорю глупости? Все же ты еще очень наивен, Цыпленок! Если мы выиграем войну, то нас откомандируют сюда или на Ледовитый океан, а может быть, и в Сахару. Там будешь служить апостолом. Прививать культуру местным жителям. Дома, в рейхе, будут сидеть те же бонзы, которые уже сегодня удерживают свои позиции до последнего человека. В Берлине по Курфюрстендам будут прохаживаться специалисты по тепленьким местечкам. Ты будешь прогуливаться по Обояни. Я буду приезжать к тебе в гости на годовщины ее освобождения.