Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)
Шрифт:
Скорее всего в танке сдетонировал приличный боезапас. Башню сорвало вырвавшимся верх столбом огня. На миг башня зависла в воздухе, опираясь на дульный тормоз своего орудия, а потом рухнула рядом с танком, как раз в том месте, где укрывался танкист. Когда снаряды начали рваться внутри машины, он, осознавая, что там происходит, опрометью бросился в сторону.
LVIII
В момент взрыва танка немецкое наступление приостановилось, как будто загипнотизированное жуткой и завораживающей картиной гибели танкового экипажа. Танкистам пытались помочь
Реваншем за это вынужденное бессилие стал остервенелый шквал огня, который обрушили наступающие на траншеи «переменников» и артиллерийские расчеты. Стреляло всё: танковые орудия, спаренные и курсовые пулеметы, ручные МГ в рядах пехотинцев, автоматы и винтовки.
Враг вел огонь с такой интенсивностью, что взвод Коптюка был вынужден укрыться в окопах, пытаясь переждать осатанелый накал противника. На руку гитлеровцам было и то, что, осуществив выдвижение и залп, орудия артиллерийской батареи Артемова спешно возвращались в глубину, чтобы уйти от разящих прямой наводкой танковых орудий передних вражеских машин.
Замкомвзвода Дерюжный, где на карачках, а где и на пузе, преодолел всю линию оборонительного рубежа взвода, и теперь итожил старшему лейтенанту статистику по потерям и боезапасу. Двух легкораненых у Пилипчука и одного – средней тяжести – в отделении Слесаренко по такой круговерти можно было считать везением. А вот патроны у многих были уже на исходе. В разгаре боя, когда враг бьет без остановки и передышек, бойцы поневоле заводятся и норовят ответить, паля скорее на скорость, чем на точность.
Хорошую, стахановскую работу на этом фоне выдают пулеметчики. Только у Зарайского опять одна и та же проблема. Вода в кожухе закипает и испаряется, и нужно еще воды. Артюхов еще не использовал диск, который был выдан ему Потаповым, и все твердил, что патроны уже заканчиваются.
У Фаррахова еще целая «тарелка» в запасе, сам говорит, что троих фашистов уложил наверняка, а двух вроде как. А Фарахову нет причин не доверять, этот молчаливый татарин вообще, кажется, никогда не улыбается и никогда не врет.
LIX
После того как артиллеристы сожгли один из танков и произвели несколько попаданий в головного «тигра», фашистские танки затеяли сложную рокировку. Машины выдвигались из второго ряда в первый. Находившийся впереди, на левом фланге, экипаж притормозил. В момент остановки танковое орудие произвело выстрел по артиллерийскому расчету 57-миллиметровой пушки. В этот миг лейтенант Перешивко вместе со своими бойцами оттаскивали орудие на запасную позицию.
Снаряд был выпущен низко и вошел в землю, не долетев до орудия пары метров. Взрыв взметнулся под самым стволом орудия, вздыбив почву с такой силой, что пушку подбросило взрывной волной и завалило на левый бок. Бронированный щит принял на себя основной удар земляных комьев, огня и осколков. Но все равно артиллеристам досталось. Перешивко и остальных разбросало вокруг орудия на несколько метров.
Лейтенант при падении сильно ударился затылком о землю, к тому же его протащило силой взрыва по земле, отчего содрало кожу на лице и кистях рук. Ипатьеву тоже досталось, к первому ранению добавился осколок в левую ногу. Пафнутьева с такой силой ударило оземь, что на несколько секунд он потерял сознание.
– Живой, Пафнутьич, живой!.. – обрадовавшись его признакам жизни, запричитал подающий Герасименко. – А я уж было думал…
– Да сам не пойму… вроде живой… – то ли всерьез, то ли в шутку ответил слабым голосом Пафнутьев. – Как садануло этим взрывом, думал, что все – каюк пришел…
– От, черт… – морщась, произнес Ипатьев. – Каюк-то, кажись, пришел да дальше двинул… А мы тут вот остались…
Он, скрипя зубами, чтобы не стонать, держался левой рукой за темно-багровое пятно, растекающееся по штанине в том самом месте, где осколок распорол штанину и кожу. Рана была неглубокая, но протяженная.
– Эй, командира проверьте. Как там товарищ лейтенант? – всполошился Пафнутьев, отряхиваясь и одновременно встряхивая головой, стараясь прийти в себя.
– Да вроде цел… – отозвался, поднимаясь на колени, а потом на ноги, Перешивко. – Ободрался малость…
Он, наклонившись и припадая на правую ушибленную ногу, подбежал к орудию.
– А ну, хлопцы, навались… После раны обсчитаем и полечим… – призвал он, ухватываясь за беспомощно торчащую кверху станину. – Надо скорее матушку нашу укатывать, а то немец ее, не дай бог, сейчас повторным – укатает…
Расчет, ковыляя на все конечности и на ходу приходя в себя, подтянулся к командиру. Вчетвером, раскачавшись, они с третьего раза опрокинули орудие обратно на шасси и, ухватившись за станины, как бурлаки, потащили свой ЗИС к защитному «карману» с такой быстротой, насколько хватало сил.
LX
От второго, убийственного выстрела танка расчет Перешивко спасла «сорокапятка». Уже в который раз артиллеристы старшего сержанта Мараховского прикрывали действия и жизни своих товарищей, отвлекая и переключая на себя внимание вражеских танковых экипажей.
Остановившаяся для стрельбы по артиллеристам Перешивко вражеская машина тут же попала в прорезь 45-миллиметрового орудия Мараховского. Старший сержант, как и остальные командиры расчета, на прямой наводке управлял орудием собственноручно.
«Огонь!»… Не успело танковое орудие выдуть протяжную огненную соплю в сторону оборонявшихся, как 45-миллиметровый снаряд ударил в переднюю часть башни, совсем рядом с маской орудия. Получив ощутимую плюху, гитлеровцы напрочь забыли про второй, добивающий выстрел. Взревев двигателями, машина рванула вперед, следом за выдвинувшимся из второй линии экипажем.
Вражеские механики теперь с ходу направляли свои машины в обход противотанковых препятствий. В неширокий проход между левым краем противотанкового рва и неглубоким, но неудобным контрэскарпом устремилась одна из машин.