Проигравший. Тиберий
Шрифт:
Самым влиятельным германским вождем в то время был Арминий, по инициативе которого и был заключен мир. Отказавшись от борьбы с империей, он рассудил, что должен как следует изучить ее устройство, чтобы понять, в чем заключается ее непобедимая сила. Еще в самом начале губернаторства Вара Арминий, по протекции Германика, приехал в Рим и был представлен Августу. Император принял его добродушно-снисходительно и позволил поселиться в Риме на тот срок, какой сам Арминий пожелает. Германский вождь купил небольшой домик на Палатине и начал цивилизовываться.
Надо сказать, что первое время ему даже нравилось здесь жить — комфорт и удобства городской жизни, популярность в обществе (в частности, внимание со стороны непривычно красивых и холеных римлянок), масса развлечений, о каких
А вот Август, как ни странно, не произвел на Арминия впечатления, подобающего его божественному сану. Разве таким должен быть человек, правящий половиной мира? Из его глаз не бьют молнии, а от голоса не гремит гром, никто не падает ниц перед его троном. Нет, он позволяет себе шутить, дружески разговаривает с собеседниками и слишком часто обращается к жене за советом или одобрением. Вот жена его та больше похожа на всесильную богиню, чем великий император Август.
Арминий понял главное — сила империи, позволяющая ее гражданам пользоваться всеми благами цивилизации, заключается в богатстве. Деньги — вот что создает все эти удивительные чудеса. Золото стекается в Рим со всех концов света и здесь строит дворцы, храмы, каналы и водопроводы, питает науки и искусства, одевает мужчин в шелковые тоги и ложится женщинам на грудь в виде ожерелий. Если лишить Рим золота, то он недолго будет существовать. Но избыток богатства тоже когда-нибудь погубит Рим.
Арминию стало скучно. Его потянуло обратно, в родные места, где жить хоть и труднее, но проще и понятней, где в мужчине ценится сила, в женщине — плодовитость, в старике — опытность, а в старухе — умение зашептывать больные зубы и грыжи. Но уезжать было еще рано. Всей своей варварской хитростью Арминий чувствовал, что должен стать для римлян своим человеком, чтобы потом успешнее бороться против них.
Он довольно скоро научился бегло говорить на правильной латыни, рьяно поклонялся здешним богам и приносил им жертвы, завел много знакомств среди знати. Отношение к нему было прекрасным: для всех он выглядел примером того, как цивилизация благотворно влияет на природную дикость. На него смотрели с таким умилением, с каким ремесленник смотрит на произведение собственных рук. Сословие всадников приняло его в свои ряды.
Он многое узнал о врагах. Сейчас, когда его родина была полностью подчинена Риму, как ни странно, был самый подходящий момент для того, чтобы избавиться от этой подчиненности. Пока Арминий наслаждался столичной жизнью, Рим развязал на Востоке войну и все больше увязал в ней, как лошадь, попавшая в болото. С удивлением Арминий узнавал, что восставший Иллирик — сравнительно небольшая область, и жители ее далеко не так воинственны, как его родные германцы. И эта маленькая страна держит Рим за горло, связывая огромные силы — пятнадцать легионов и столько же вспомогательных войск! Очень интересовали Арминия отношения Августа с Тиберием, который вел войну на Востоке. Все открыто утверждали, что император терпеть не может пасынка, навязанного ему Ливией. И в то же время по Риму ходили переписанные послания императора к Тиберию, где Август рассыпался в любезностях и даже опускался до откровенной лести. Значит, Август боится Тиберия, понял Арминий. И ревнует к его растущей популярности. Что из этого следует? А то, что соперничество этих двух людей — Тиберия и Августа — и будет главным событием римской жизни, а вовсе не война за присоединение Иллирика. У Тиберия одна возможность возвыситься — победа в войне. Значит, он будет вести ее до конца, истощая римские силы. И когда они истощатся — тут-то и поднимется Германия! И кто сможет помешать германским племенам войти в Рим победителями? Арминий даже испугался этой мысли. Но потом вдруг ясно представил себе план действий — и мысль о победе над Римом перестала казаться ему невероятной.
Наступил день, когда из Иллирика пришло сообщение о победном завершении войны. Арминию было понятно, какой ценой далась римлянам эта победа — он был в курсе всех особенностей иллирийской войны и видел достаточно инвалидов на римских улицах и площадях. Пока сенат и Август дебатировали, какое имя добавить к основному имени Тиберия — «Паннонекий», «Непобедимый» или «Благочестивый» (в конце концов не добавили никакого: Август запретил, сказав, что Тиберий и так будет доволен именем, которое унаследует после его смерти), Арминий быстро собрался, попрощался с новыми знакомыми и уехал в Германию, втайне поклявшись себе, что сюда он еще вернется.
На родине он застал картину, полностью удовлетворявшую его представлениям: губернаторство Квинтилия Вара оказалось не одной из форм республиканского правления, а самой настоящей деспотией. Вар устроил себе ставку в Майнце, где жил под надежной охраной, а его чиновники, как пиявки, пили германскую кровь. Рабы должны работать, рассуждал Вар, — поэтому повсеместно силой оружия насаждалась римская система земледелия — распахивались луга, осушались болота и выкорчевывались леса под новые пашни. Свободные германцы превращались в пахарей — Риму нужен был хлеб, много хлеба. Налоги, установленные чиновниками Вара, были почти непосильными, но от новоявленных земледельцев никто и не скрывал, что плоды их труда предназначены для империи. В Южной Германии, где хлеб выращивался еще до прихода завоевателей, населению было легче приспосабливаться к новым порядкам, но племена, жившие на севере, по ту сторону Рейна, воспринимали эту политику губернатора как прямое надругательство над собой и над памятью их воинственных предков, не опускавшихся до ковыряния в земле. Северные германцы начинали роптать.
Вар, кроме всего прочего, был необуздан в сладострастии. Он постоянно требовал от покорных ему народов, чтобы те присылали девушек ему в наложницы. Там, где жители отказывались выполнять это требование, девушки забирались силой. На юных германских красавиц началась настоящая охота — солдаты ловили их и доставляли в лагерь Вара за определенную награду. Губернатору и в голову не приходило, что целомудрие для германской девушки было самым главным сокровищем, и беззаконное лишение этого сокровища становилось позором не только для девушки, но и для всей ее многочисленной родни.
Одним словом, Арминий, вернувшись на родину, с удовлетворением увидел, что Вар обильно удобряет почву, в которую следует бросить семена дерзкого замысла о свержении римского господства и грядущей победоносной войны с империей. Он начал действовать.
Двоюродный брат Арминия, Сегимер, находился на военной службе у губернатора — командовал германскими вспомогательными войсками. Поговорив с Сегимером, Арминий нашел в нем единомышленника и узнал, что во всех германских полках нет ни одного довольного римской властью. Но ни о каком восстании пока и речи идти не могло — германцы боялись открытого столкновения с майнцским гарнизоном, всегда находящимся в полной боевой готовности. Все войско Квинтилия Вара состояло из трех легионов — Семнадцатого, располагавшегося у реки Зааль, в лагере, где когда-то умер Друз Старший, и двух, что располагались возле Майнца, — Восемнадцатого и Девятнадцатого Галльского. Это была серьезная сила. Но Арминий и не собирался воевать с ней в открытую.
Он вошел в доверие к Вару, снискал его расположение тем, что непременно восхищался великим городом Римом, мудрым правителем Августом, государственным устройством, которое следует вводить повсеместно — и самим Варом, проводником римской политики. Вар настолько стал доверять этому цивилизованному германцу, что позволил Арминию создать еще три полка вспомогательных войск — копьеносцев, пращников и один конный полк — и возглавить их, чтобы Арминий сравнялся в военной должности с Сегимером. «Римляне сильны, — сказал Вар, но все же не помешает иметь в такой обширной провинции, как Германия, некоторую опору из местных».