Происхождение украинского сепаратизма

Ульянов Николай Иванович

Через четыре месяца, 7 июня 1668 г., Брюховецкий был убит казаками. Он весьма просчитался в своих сношениях с Дорошенко; тот не только не был намерен отдавать ему булаву, но потребовал, чтобы Брюховецкий сложил свою. Выяснилось, также, что приближенные Брюховецкого не любят его и ждут случая перейти на сторону Дорошенко. В таком положении, гетман решил поддаться турецкому султану и отправил послов в Константинополь. Но дни его были сочтены. Под Диканькой он узнал о приближении Дорошенко и когда тот явился, свои же собственные казаки, совместно с дорошенковцами, убили «боярина-гетмана».

В результате его измены турецкий подданный Дорошенко захватил 48 городов и местечек. Москва потеряла, кроме фуража и продовольствия, 183 пушки, 254 пищали, 32 тысячи ядер, всякого имущества на 74 тысячи рублей, да деньгами 141 000 руб.. [60] По тем временам это были крупные суммы.

Как только Дорошенко ушел на правую сторону Днепра, вся левобережная Украина снова стала переходить к Москве.

Здесь нельзя не сказать несколько слов о Дорошенке, который по сей день остается одним из кумиров самостийнического движения и поминается в качестве борца за «незалежность». Этот человек причинил украинскому народу едва ли не больше несчастий, чем все остальные гетманы вместе взятые. История его такова. После измены Выговского, только Киев продолжал оставаться в московских руках, вся остальная правобережная Украина отдана была полякам. С избранием Юрия Хмельницкого

она на короткое время вернулась к царю с тем, чтобы с его изменой опять попасть в польские руки. Тетеря, в продолжении своего короткого гетманства, удерживал ее в королевском подданстве, а когда на смену ему, в 1665 году, пришел Петр Дорошенко, тот заложился за турецкого султана главу обширной рабовладельческой империи. У турок существовал взгляд на юго-восток Европы, как на резервуар рабской силы, почерпаемой с помощью крымских, азовских и белгородских (аккерманских) татар. Их набеги на Русь и Польшу представляли собой экспедиции за живым товаром. Десятки и сотни тысяч славян поступали на невольничьи рынки в Константинополе и в Малой Азии. Но до сих пор этот ясырь добывался путем войн и набегов; теперь, с утверждением на гетманстве Дорошенко, татары получили возможность административно хозяйничать в крае. Период с 1665 по 1676 г., в продолжении которого Дорошенко оставался у власти, был для правобережной Украины временем такого опустошения, с которым могут сравниться только набеги Девлет Гирея в середине XVI века. Татары, приходившие по зову Дорошенка и без оного, хватали людей направо и налево. Правый берег превратился в сплошной невольничий рынок. Торговля в Чигирине шла чуть не под самыми окнами гетманского дома. Жители начали «брести розно», одни бежали в Польшу, другие на левый берег, третьи — куда глаза глядели. В 1672 г. Дорошенко привел в Малороссию трехсоттысячное турецкое войско и разрушил Каменец Подольский, в котором все церкви обращены были в мечети. «Здесь все люди видят утеснение от турок, Дорошенко и нас проклинают и всякое зло мыслят» — писал про правый берег каневский полковник Лизогуб. Под конец, там начался голод, так как люди годами ничего не сеяли из-за татарского хищничества. По словам гетмана Самойловича, Дорошенко и сам, в конце концов, увидел, что ему «не над кем гетманить, потому что от Днестра до Днепра нигде духа человеческого нет, разве где стоит крепость польская». Лавируя между Польшей, Москвой и Крымом, Дорошенко нажил себе множество врагов среди, даже, значного казачества. Против него действовали не только левобережные гетманы, но поднялись также избранные запорожцами Суховей, Ханенко и другие. Залавировавшись и заинтриговавшись, он кончил тем, что сдался на милость гетману Самойловичу, обещавшему ему от имени Москвы приют и безопасность. Переехав в Москву, Дорошенко назначен был вятским воеводой, в каковой должности и умер. Сбылось, таким образом, слово, сказанное, как-то раз, Демьяном Многогрешным — преемником Брюховецкого: «А сколько своевольникам ни крутиться, кроме великого государя деться им негде». Многогрешный, видимо, понимал, что пока вся толща украинского народа стихийно тяготеет к Москве, казачья крамола обречена на неудачу.

60

С. М. Соловьев, т. XII, стр. 374.

* * *

Знаменитая украинская исследовательница и патриотка А. Я. Ефименко, которую трудно заподозрить в симпатии к самодержавию, писала: «Как союз Малороссии с Россией возник в силу тяготения к нему массы, так и дальнейшая политика русского правительства, вплоть до второй половины XVIII столетия, имела демократический характер, не допускавший никакой решительной меры, направленной в интересах привилегированного сословия против непривилегированного». [61]

61

А. Ефименко — «Малорусское дворянство». «Вестник Европы», т. IV, август 1891. Александра Яковлевна Ефименко создала себе крупное имя в науке и неоднократно чествовалась на ученых съездах. Она открыла на севере России древнюю форму крестьянского хозяйства, так наз. «дворище», а некоторое время спустя, это же явление обнаружила в Белоруссии («печище»). Ее перу принадлежит ряд ценных работ по русской и по украинской истории. В 1919 г. она была расстреляна петлюровцами за то, что дала у себя приют преследуемому ими человеку. См. ее некролог, написанный С. Ф. Платоновым, в журнале «Дела и Дни», No. 1, 1920.

Кончилось, однако, тем, что «привилегированным» удалось восторжествовать и над этой политикой, и над непривилегированным населением Украины. Соблюдая все дарованные ею права и вольности, но, постоянно терпя нарушение своих собственных прав, Москва вынуждена была, в сущности, капитулировать перед половецкой ордой, зубами и когтями вцепившейся в ниспосланную ей судьбой добычу.

В течение полустолетия, протекшего со смерти Богдана Хмельницкого до измены Мазепы, Москва была измотана непрерывными гетманскими интригами, «замятнями», переходами на польскую сторону. Не успевала вводить воевод, как через некоторое время приходилось выводить их снова. В этом и заключался метод казачьей борьбы против царской администрации. Существенной его частью была антимосковская агитация, жалобы на воеводские притеснения и неустанные требования полного упразднения воевод. Бывали случаи, когда Москва сурово вычитывала казакам их измены; особенно сильную речь произнес в 1668 г. на глуховской раде кн. Г. Г. Ромодановский. В ответ на просьбу старшины о выводе государевых ратных людей из малороссийских городов, он прямо спросил: «Какую вы дадите поруку, что впредь измены никакой не будет?» Гетман и старшина на это промолчали. «И прежде были договоры, — сказал Ромодановский, — перед святым Евангелием душами своими их крепили и что ж? Соблюли их Ивашка Выговский, Юраська Хмельницкий, Ивашка Брюховецкий? Видя с вашей стороны такие измены, чему верить? Вы беретесь все города оборонять своими людьми, но это дело несбыточное. Сперва отберите от Дорошенки Полтаву, Миргород и другие; а если бы в остальных городах царских людей не было, то и они были бы за Дорошенком». [62]

62

С. М. Соловьев — т. XII, стр. 389.

Несмотря на столь категорические заявления, Москва не выдержала бесконечной гетманской крамолы и сдалась. Как только удалось заключить более или менее прочный мир с поляками и объединить всю оставшуюся Украину под одним гетманом Самойловичем — она свела свою администрацию на нет, и фактически отдала край в гетманское, старшинское управление.

До учреждения «Малороссийской коллегии» в 1722 г., правительство довольствовалось номинальным пребыванием Малороссии в составе Российского Государства. Оно содержало в некоторых городах воинские гарнизоны, но от управления краем, фактически, устранилось. Все доходы с городов и сел Малороссии остались в гетманской казне. Пропагандистские измышления самостийников о грабеже Украины царским правительством рассчитаны на невежественных людей и не выдерживают соприкосновения с серьезным исследованием этого вопроса. Даже за короткое пребывание воевод в некоторых украинских городах, правительство не поживилось ни одним рублем из местных сборов — все шло на военные нужды Малороссии. Приходилось нередко посылать туда кое-что из московских сумм, потому что казачье начальство совершенно не заботилось о состоянии крепостей.

Старшина дошла до того, что и этими присылками воспользовалась, как прецедентом, чтобы выпрашивать у царя денежные подачки. Когда Мазепа своим хищничеством довел край до финансового истощения, генеральная канцелярия обратилась в Москву за деньгами на жалованье охотничьему войску. Там были немало удивлены и ответили, что если раньше и были дотации, то объяснялось это военным временем, а теперь никакой войны нет. Москва напоминала, что «всякие доходы в Малороссии за гетманом, старшиною и полковниками, и бить еще челом о деньгах стыдно». Петр Великий, позднее, говорил: «Можем непостыдно рещи, что никоторый народ под солнцем такими свободами и привилегиями и легкостью похвалиться не может, как по нашей царского величества милости, малороссийский, ибо ни единого пенязя в казну нашу во всем малороссийском краю с них брать мы не повелеваем». Это была правда.

Полвека спустя, в 1764 г., было разработано секретное наставление Н. А. Румянцеву, при назначении его малороссийским генерал-губернатором, где между прочим говорилось: «От сей толь обширной, многолюдной и многими полезными произращениями преизобильной провинции, в казну государственную (чему едва кто поверить может) доходов никаких нет. Сие однакож так подлинно, что напротив того еще отсюда отпускается туда по сороку по восьми тысяч рублей». [63]

М. С. Грушевский, возмущавшийся тем, что Москва в Переяславле не удовлетворила, якобы, казачью просьбу о том, «чтобы все доходы с Украины поступали в местную казну и выдавались на местные нужды», — мог бы совершенно успокоиться при виде практики фактически установившейся в Малороссии. Из страны, действительно, не уходило «ни единого пенязя», все оставалось в руках местных властей. Другой вопрос, действительно ли собиравшиеся деньги «выдавались на местные нужды?» Если бы выдавались, не было бы такого вопиющего неустройства во всех делах, не было бы народного ропота и недовольства, и не было бы волшебного превращения, за ничтожно-короткий срок, запорожских голодранцев в обладателей огромных состояний. Уже в XVIII веке малороссийские помещики оказываются гораздо богаче великорусских, как землями, так и деньгами. Когда у Пушкина читаем: «Богат и славен Кочубей, его поля необозримы» — это не поэтический вымысел. Петр Великий глубоко ошибался, полагая, будто «свободами», «привилегиями» и «легкостью» пользуется весь малороссийский народ. Народ чувствовал себя не лучше, чем при поляках, тогда как «свободы» и «легкости» выпали на долю одному значному казачеству, налегшему тяжелым прессом на все остальное население и обдиравшему и грабившему его так, как не грабила ни одна иноземная власть. Только абсолютно бездарные, ни на что не способные урядники не скопили себе богатств. Все остальные быстро пошли в гору. Мечтая издавна о шляхетстве и стараясь всячески походить на него, казаки лишены были характерной шляхетской брезгливости к ростовщичеству, к торговле, ко всем видам мелкой наживы. Особенно крупный доход приносили мельницы и винокурни. Все они оказываются в руках старшины. Но главным источником обогащения служил, конечно, уряд. Злоупотребление властью, взяточничество, вымогательство и казнокрадство лежат в основе образования всех крупных частных богатств на Украине.

63

«Бумаги Императрицы Екатерины II», СПБ. 1871, т. I, стр. 389.

Величайшими стяжателями были гетманы. Нежинский протопоп Симеон Адамович писал про гетмана Брюховецкого, что тот «безмерно побрал на себя во всей северской стране дани великие медовые, из винного котла у мужиков: по рублю, а с казака по полтине, и с священников (чего и при польской власти не бывало) с котла по полтине; с казаков и с мужиков поровну от сохи по две гривны с лошади, и с вола по две же гривны, с мельницы по пяти и по шести рублев же брал, а кроме того от колеса по червонному золотому, а на ярмарках, чего никогда не бывало, с малороссиян и с великороссиян брал с воза по десять алтын и по две гривны; если не верите, велите допросить путивльцев, севчан и рылян…». [64] Сохранилось много жалоб на хищничество гетмана Самойловича. Но всех превзошел Мазепа. Он еще за время своей службы при Дорошенко и Самойловиче скопил столько, что смог, согласно молве, проложить золотом путь к булаве. А за то время, что владел этой булавой, собрал несметные богатства. Часть из них хранилась в Киево-Печерском монастыре, другая в Белой Церкви и после бегства Мазепы в Турцию досталась царю. Но Петру сообщили, что это далеко не все — много было зарыто и запрятано. С собой Мазепа успел захватить такие богатства, что имел возможность в изгнании дать взаймы 240 000 талеров Карлу XII, а после смерти гетмана при нем найдено было 100 000 червонцев, не считая серебряной утвари и всяких драгоценностей. Петру, как известно, очень хотелось добиться выдачи Мазепы, для каковой цели он готов был пожертвовать крупными суммами на подкуп турецких властей. Но гетман оказался богаче и перекупил турок на свою сторону. [65]

64

Соловьев — т. XII, стр. 384.

65

Н. И. Костомаров — «Гетман Ив. Степ. Мазепа». Русская История в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Вып. VI. СПБ. 1876.

Сам собой возникает вопрос, почему царское правительство допустило такое закабаление Малороссии кучкой «своевольников», почему не вмешалось и не пресекло хозяйничанья самочинно установившегося, никем не уполномоченного, никем не избранного казачьего уряда? Ответ прост: в правление Алексея Михайловича, Московское царство, не успевшее еще оправиться от последствий Смуты, было очень слабо в военном и экономическом отношении. Потому и не хотело принимать, долгое время, в свой состав Малой России. Приняв ее, обрекло себя на изнурительную тринадцатилетнюю войну с Польшей. Оно само постоянно содрогалось от внутренних бунтов и потрясений. С восьмидесятых годов начались дворцовые перевороты, правление малолетних царей и временщиков. До самого XVIII века оно пребывает в состоянии слабости. А там начинается Великая Северная война, поглотившая на целую четверть столетия его внимание и энергию.

Удерживать при таких обстоятельствах обширный, многолюдный край с помощью простой военной силы не было никакой возможности. Только с ее же собственной помощью можно было удержать Малороссию — завоевать ее симпатии или, по крайней мере, лояльность. Казачье буйство, само по себе, ничего страшного не представляло, с ним легко было справиться; опасным делала его близость Польши и Крыма. Каждый раз, когда казаки приводили татар или поляков, москвичи терпели неудачу. Так было под Конотопом, так было под Чудновым. Казаки знали, что они страшны возможностью своего сотрудничества с внешними врагами, и играли на этом. Надо было уступать их прихотям, не раздражать без особой нужды, смотреть сквозь пальцы на многие проступки и строго следить за соблюдением дарованных им прав. Все первые пятьдесят лет после присоединения Малороссии представляются старательным приручением степного зверя. Многие государственные люди в Москве теряли терпение в этой игре и приходили к мысли отказаться от Украины. Таков был знаменитый А. Л. Ордин-Нащокин, вершитель внешней политики при Алексее Михайловиче. Своими непрестанными изменами и путчами казаки до того ему опротивели, что он открыто высказывался за лишение Украины русского подданства. Только глубокая религиозность царя Алексея Михайловича, приходившаго в ужас при мысли об отдаче православного народа католикам или магометанам, не позволяла распространения подобных тенденций при дворе.