Происшествие на кладбище Пер-Лашез
Шрифт:
— А-а, понимаю… Ваша дамочка могла улизнуть на встречу с… доктором! Одно могу сказать — я ее не видел, а ваша служанка была чуть не в беспамятстве, только что не сделала мне непристойное предложение! Счастье, что девушка попала на меня. Я ее успокоил, объяснил, что женат, и отослал домой.
— Она рассказала, что ее напугал высокий старик с седыми волосами.
— Должно быть, это был папаша Моску. Он малость чокнутый, но не опасный. Славный человек, поклонник Империи, даже в подпитии никого не обидит. Он долго здесь работал, мы лет пятнадцать с ним приятельствуем. Старик ухаживает за могилами, тут подвяжет, там подправит, вот я и закрываю глаза
— Где я могу найти папашу… Как, вы сказали, его зовут?
— Моску. Его предок отступал с Наполеоном из России, отсюда и прозвище. Он ночует на набережной д'Орсэ, в развалинах Счетной палаты, что сгорела в 1871-м, но вы его вряд ли застанете, он вечно где-то шляется. Прошу вас, мсье, не жалуйтесь на него, ведь тогда и мне попадет. Я могу потерять работу, а у меня шестеро детей. Ваша служаночка напрасно на него обиделась: он, может, и сказал пару-тройку крепких словечек, но на самом деле не желал ей зла.
— Не беспокойтесь, я всего лишь хочу задать ему несколько вопросов. Вот, держите, я оставлю вам свою визитку. Если он здесь появится, передайте, чтобы пришел со мной повидаться, я сумею его отблагодарить.
В фиакре, по дороге на бульвар Оссман, Виктор чувствовал возбуждение, близкое к опьянению. Кладбище Пер-Лашез было последним местом, где, по утверждению Денизы, она видела свою хозяйку… Но можно ли доверять этой девушке после того, что он увидел в квартире Таша? Слова сторожа свидетельствовали не в пользу Денизы: взбалмошная особа делала авансы человеку, который ей в отцы годится. Консьерж Ясент утверждает, что видел, как мадам де Валуа вернулась домой в пятницу вечером. Нужно все прояснить… Что там бормотал кладбищенский старик, этот папаша Моску: «Я же говорил, что узнаю тебя по снимку!» Что за фотографию он имел в виду? А впрочем, бог с ним, со стариком, он, должно быть, просто выпил лишнего. И уж точно никак не связан с расследованием.
На въезде на улицу Гавр возникла чудовищная пробка. Виктор вышел перед магазинами «Прентан» и увидел на мостовой толпу.
— Это митинг? — поинтересовался он у кондуктора омнибуса, прохаживавшегося вдоль вагона, набитого раздраженными пассажирами.
— Во всем виноват молочник. Эти типы ездят слишком быстро, он чуть не задавил несчастного парня, кровищей все залито.
Виктор поспешил повернуть назад. Расталкивая толпу локтями, он обогнул один из множества киосков с цветами и газетами, из-за которых пешеходы на бульварах жались ближе к домам. Движение затрудняли и чистильщики обуви со своими ящиками, и устричные раковины под ногами, и выставленные далеко на тротуар железные столики и стулья. Рекламные щиты расхваливали достоинства пастилок «Жеродель» и русского грудного чая «Гомериана». Зеваки толпились вокруг них, и, огибая разносчиков, устроившихся со своим товаром на тротуаре, прохожие вынуждены были выскакивать на мостовую.
Виктор счастливо избежал всевидящего ока консьержа — тот о чем-то спорил с дворником, — вошел в подъезд дома № 24, взбежал на шестой этаж и несколько раз нажал на кнопку звонка. Не дождавшись ответа, он сунул в скважину первый попавшийся ключ, тот не подошел, Виктор попробовал второй, и дверь открылась.
Тут стояла особая тишина, которая царит в домах, где никто не живет. Виктор постоял на пороге, привыкая, к полумраку и собираясь с духом, потом положил треногу и сумку на пол, зажег керосиновую лампу и решил методично обыскать все помещения, чтобы найти хоть какой-то след.
С его последнего визита в квартире многое изменилось. На ковре в гостиной по-прежнему были рассыпаны партитуры, кабинетный рояль напоминал притаившегося в засаде зверя. Но всегда стоявшие на на нем статуэтки саксонского фарфора теперь валялись на подушках одного из канапе, а вазы с увядшими цветами были переставлены на камин. Виктор поднял лампу на уровень глаз. Бархатный полог, раньше прикрывавший рояль, лежал на полу. Ошибки быть не может: фарфор убрали, чтобы поднять крышку рояля. Кто сюда возвращался? Одетта или Дениза? Он прошел в комнату прислуги, оказавшуюся узкой, холодной клетушкой. Одетта всегда была прижимиста: экономила на отоплении, недоплачивала прислуге, и в конце концов оставила себе только одну горничную.
Как и ожидал Виктор, одежды в гардеробе не оказалось. Кровать была застелена, но наволочку с подушки сняли. Туалетный столик был придвинут к двери, а тазик и миска стояли на полу, что подтверждало рассказ Денизы. Если только она не устроила инсценировку.
Виктор вошел в кабинет Армана. Окна в нем, видимо, не открывали много недель, и воздух был такой спертый, что Виктора замутило. Он задержал дыхание. Омерзительный запах неожиданно перенес его на двадцать три года назад, в Лондон, в дом на Слоан-сквер, и перед глазами предстала сцена, которая, как он полагал, была навсегда похоронена в самом дальнем уголке памяти.
Отец грозно нависает над ним, а он, семилетний мальчик, стоит с опущенной головой, парализованный ужасом и ненавистью. За какой проступок его запирают в подвале: за невыученный урок, за невинную шалость? Погреб, темнота, одиночество. Он этого не вынесет, он просто умрет. Он с немой мольбой поднимает глаза на работавшего в книжном магазине отца Кэндзи, и тот украдкой сует ему свечу и сборник сказок. В результате Виктор так увлекся волшебной историей о китайской императрице, обернувшейся драконом, что перестал ощущать себя пленником сырого застенка. Вместе с белым драконом Фань Вей-Юнем он нырял в океан, сражался с демонами долины тигров, плыл по волнам и скакал по облакам.
Виктор услышал бой часов и приглушенный гул бульваров. Образы прошлого развеялись. Он обошел комнату: на мебели лежал толстый слой пыли, письменный стол был завален шляпными картонками — их тоже обыскивали.
На полу перед сосновым гардеробом лежали две мужские рубашки: казалось, их раскинутые рукава взывают о помощи. Виктор поставил на стол коптившую лампу, потянул на себя створки и обнаружил ворох одежды, достойный распродажи в Тампле. Выходя, он заметил на зеленовато-бронзовой обивке стен два выгоревших прямоугольника — раньше тут висели картины.
Виктор сделал глубокий вдох, чтобы преодолеть отвращение, которое внушала ему эта комната, и перебрался в туалетную — ему всегда нравилась эта чересчур нарядная, но удобная комната. Он вспомнил, сколько времени проводила здесь его любовница, сидя перед зеркалом и выискивая, не появилась ли на лице предательская морщинка, и растрогался при виде баночки с кремом «Фарнезе», купленным в «Королеве Пчел», — Одетта очень им дорожила. Виктор поборол искушение понюхать крем и обозрел расставленные на круглой мраморной столешнице рядом с умывальником румяна, помаду и флаконы с духами. Стакан с зубной щеткой, зубной порошок, разноцветные куски мыла вызвали в памяти образ кокетливой Одетты в муслине, кружевах и ленточках, оттенявших ее нежную светлую кожу. Виктор проверил шкафчик с полотенцами и банными рукавичками и обнаружил там такой же беспорядок, как и в гардеробе Армана.