Происшествие с Андресом Лапетеусом
Шрифт:
В свое время они хорошо ладили с Лапетеусом. Конечно, тот был начальство — сперва командир взвода, потом роты; он — подчиненный, красноармеец, впоследствии — сержант и старшина взвода. Порой Лапетеус крыл его вовсю, но в целом относился к нему, как мужчина должен относиться к мужчине. Как будто бы даже немного берег его. Особенно после глупой атаки, когда остальные роты не выдержали и их взвод попал в окружение.
Позднее… да, позднее. В первые послевоенные годы, встречаясь случайно на улице, немного болтали. Разок даже посидели где-то, заказали кое-чего покрепче
В конце пятьдесят второго или в начале пятьдесят третьего он как-то ходил поговорить с Лапетеусом, но это было, так сказать, официальное дело, и Лапетеус принял его в своем кабинете. И тогда они вспоминали войну и свою роту, но уже скорее только для того, чтобы наладить беседу. Больше Лапетеус о приглашении в гости не говорил, хотя жаловался, что ощущает, как ему не хватает прежних боевых друзей. «У тебя в руках сила и власть, разошли приказ, и те, кто настоящие гвардейцы, явятся в мгновение ока». Так он, Паювийдик, сказал, а Лапетеус в ответ скривил рот и вздохнул: мол, со стороны глядя, власти и силы кажется много больше, чем в действительности. Паювийдику еще показалось, что на недостаток власти и силы Лапетеус жалуется скорее для того, чтобы дать понять: от него в вопросе, приведшем Паювийдика в областной исполком, помощи ожидать не очень-то приходится.
Единственный из их роты, с кем Лапетеус сохранил связь, был Виктор Хаавик. Теперь он лежит в гробу, Лапетеус виновник его смерти. По мнению Паювийдика, Хаавик и жена Лапетеуса не случайно оказались в одном «Москвиче». Паювийдик считал очень важным то, что жена Андреса сидела в машине Хаавика.
Вчера вечером Лапетеус был не в себе, теперь Паювийдик все больше убеждался в этом. Андрес вообще очень изменился. Все время говорил, словно был недоволен чем-то, и тут же пытался понравиться им. Держался совсем иначе, чем в прежние времена.
Хоть бы он остался в живых, думал Паювийдик. Решил, что навестит Лапетеуса в больнице. Ведь Лапетеус, несмотря ни на что, фронтовой товарищ. И к тому же сейчас в еще более паршивом положении, чем много лет назад, когда они попали в окружение…
И Оскара Пыдруса майор Роогас застал дома.
— Разрешишь войти?
Строевая манера держаться вошла в Роогаса до мозга костей.
— Прошу, прошу.
Роогасу показалось, что Пыдрус, увидев его, несколько смутился.
— Проходи. У меня уже есть один гость, но хороших овец много вмещается в хлев.
— Прости, если я пришел в неподходящее время, — извинился Роогас. — Может быть, мы поговорим здесь? У меня несколько особый разговор.
— Ты знаешь ее. Мне не простят, если мы будем шептаться тут с глазу на глаз.
Майор Роогас, как человек деликатный, почувствовал себя неловко. Он понял, что Пыдрус смутился из-за своей гостьи.
В комнате сидела Хельви Каартна.
Роогас хорошо скрыл свое удивление и приветствовал Каартна, щелкнув каблуками.
Уютно устроившись на диване, она перелистывала какую-то толстую книгу. Хельви протянула ему руку.
— Я хотела сказать — носить мундир..
Посмеялись.
Хельви Каартна все еще выглядела очень молодой. С годами только возмужала. И осталась таким же простым товарищем, каким была раньше. Ее непринужденность, то, что ее абсолютно не потревожило его неожиданное появление, — все это хорошо подействовало на Роогаса. Тут же он вспомнил, ради чего пришел. И то, что когда-то Хельви Каартна любила Лапетеуса.
Пыдрус подмигнул Роогасу:
— Не пойти ли нам теперь снова в прихожую?
И весело захихикал, будто удачно напроказничал.
Роогас не знал, с чего начать. У Паювийдика было проще. Заметив на диванном столике стопку тетрадей, спросил:
— Ты не собираешься бросать преподавание?
— С какой стати?
— Ты говорил, что приступаешь к научной работе.
— Уже начал, — подтвердил Пыдрус. — Второй год тружусь. Но от преподавания не думаю отказываться.
— Извини, — сказал Роогас, — не пойми превратно.
Хельви Каартна с любопытством следила за ними. Так это казалось Роогасу.
Пыдрус усмехнулся.
— И ты не пойми неправильно. Почему бы мне не быть учителем? У нас появились какие-то глупые предрассудки. Один из них — снисходительный взгляд на людей, делающих конкретную работу. Понятие «конкретная работа» не очень точно, но я сейчас не нахожу более меткого. Ну ладно. Преуспевающим и влиятельным человеком считают того, кто крутится в министерстве, командует в комитете, хлопочет в аппарате или интригует в институте. А к учителю или к врачу в поликлинике относятся как к неудачнику.
Роогас ощутил неловкость.
— Я думал…
Пыдрус не дал ему возможности ответить.
— Все причитают: школа не делает того, школа не делает этого, — продолжал он. — Кто должен работать с молодежью? Теперь такая мода: кто считает себя хотя бы в какой-то степени филологом или литератором, тот старается попасть в институт, а по меньшей мере в издательство или в какую-нибудь редакцию. Для художника должность учителя рисования оскорбительна. Счастье еще, что руководители хоров не стремятся стать людьми свободных профессий и не лезут в профессиональные ансамбли. Математики думают только о кибернетике. В свое время никто не считал зазорной должность школьного учителя. А теперь хотят только обобщать, только давать директивы!
Хельви Каартна весело засмеялась.
— Сохраняйте спокойствие! Оскар атакует не вас, а меня. Мы спорили перед вашим приходом.
— Благодарю, — попытался ответить шуткой и майор Роогас. — А я уже чувствовал себя разгромленным.
Пыдрус успокоился.
После недолгого молчания Роогас произнес:
— Я принес вам печальное известие. Умер Виктор Хаавик.
Хельви Каартна содрогнулась.
— Как?!
— Он же вчера вечером звонил из Раквере!
Это сказал Пыдрус.