Происшествие в гостинице «Летучий Дракон». Призраки Крайтонского аббатства
Шрифт:
Глава VIII
Трехминутное посещение
В разные периоды жизни я испытывал страшную боль, но, благодарение Богу, ни прежде, ни после никогда не выносил ничего подобного. Желаю только от всей души, чтобы такое состояние не походило ни на один род смерти, которому подверждено человечество. Я чувствовал себя, точно дух в темнице; невыразимо мучительно было мое безмолвное и неподвижное страдание.
Мыслительная способность оставалась во мне в полной силе и деятельности. Безотчетный ужас охватывал мою душу. Чем это окончится? Неужели, это и есть смерть?
Надо заметить, что всё происходившее вокруг меня я мог наблюдать с величайшей
Я уже говорил, что маркиз не погасил своей дорожной лампы, когда вышел на станции. Призывая его возвращение всеми силами души, я вслушивался в малейший шорох, в надежде на какую-нибудь счастливую случайность, которая выведет меня из каталепсии.
Вдруг дверцы кареты отворились, хотя не было слышно приближающихся шагов, и некий человек, совершенно мне незнакомый, вошел и сел возле меня.
Лампа горела так ярко, как восковая свеча; я вполне мог разсмотреть неивестного при её свете. Он был молод; сверх всего на него была накинута тёмно-серая широкая и длинная шинель с капюшоном, который падал ему на лоб. Мне показалось, когда он входил, будто под опущенным капишоном мелькнул золотой галун военной фуражки, а из-под широких рукавов верхней одежды, несомненно, виднелись галун и пуговицы военного мундира.
У непрошенного посетителя были густые, чёрные усы и эспаньолка; кроме того, я заметил красный рубец поперек щеки и верхней губы.
Он сел возле меня, говорю я, и тихо затворил за собою дверцы. Все это сделалось в одно мгновение. Потом наклонившись во мне, он заслонил глаза от света лампы своею рукою в перчатке и внимательно всматривался мне в лицо несколько секунд.
Человек этот появился беззвучно, как привидение; все, что он делал, исполнялось с быстротой и решительностью заранее обдуманного и определенного плана. Цель у него, очевидно, была не добрая. Я подумал, что он хочет обобрать меня и убить. Тем не менее я оставался недвижим и бессилен, как мертвое тело. Он сунул руку в мой боковой карман и вынул из него мою дрогоценную белую розу вместе со всеми письмами, какие там находились и между которыми была бумага для меня важная.
На письма мои он едва взглянул. Очевидно, ему до них не было никакого дела. И моё сокровище, белую розу, он тоже отложил в сторону. Весь интерес для него, должно быть, заключался в бумаге, о которой я сейчас упоминал; как только развернул ее, он бегло стал отмечать карандашом в записной книжке её содержание.
Человек этот исполнял своё дело с хладнокровием и неторопливой быстротой, изобличавшими, как мне показалось, привычку полицейского.
Потом он сложил бумаги по возможности в прежнем порядке, опустил их ко мне в карман и был таков.
Его посещение не длилось и трех минут. Вскоре после его удаления я опять услышал голос маркиза. Он сел в карету, поглядел на меня и улыбнулся, вероятно, завидуя моему крепкому сну, подумалось мне. Ах, если б он только знал все!
Он снова принялся читать свои письма и делать на них отметки при свете лампочки, только что послужившей для тайных целей шпиона.
Мы выехали из городка, продолжая наш путь прежним умеренным шагом. Мили на две уже осталось за нами место действия, так называемаго мною, полицейского осмотра, которому я подвергся, когда у меня вдруг странно застучало в одном ухе и я почувствовал, как будто воздух проникает через него мне в горло. Ощущение это походило на то, как будто пузырь, образовавшийся глубоко в ухе, внезапно надулся и лопнул. Невыразимое оцепенение мозга тотчас исчезло; в голове моей как-то удивительно зажужжало и каждый нерв в моем теле слегка содрогнулся, в роде того, как бывает, когда станет отходить отёкшая рука или нога. Я вскрикнул, приподнялся и снова упал на свое место; весь дрожа, я откинулся назад и внезапно почувствовал такую слабость, как будто мне сейчас сделается дурно.
Маркиз вытаращил на меня глаза, взял меня за руку и спросил. озабоченно, не болен ли я. Ответил я одним лишь тяжким стоном.
Постепенно, однако, я приходил в нормальное состояние. Хотя и едва слышно, но вскоре я уже мог сообщить маркизу, как жестоко я страдал, а там передал и про наглый осмотр моих писем и бумаг во время его отсутствия.
– Боже милосердный! – воскликнул он: – уж не добрался ли мошенник и до моей кореспонденции?
Я успокоил его на этот счет. Тем не менее он поставил свой ящик возле себя и принялся тщательно осматривать всё, что в нём заключалось.
– Да, благодарение Богу, ничего нетронуто, – пробормотал он себе под нос. – Тут есть штук шесть писем, которых я ни за что на свете не хотел бы видеть в чужих руках.
Затем он стал расспрашивать меня с большим участием обо всём, что я чувствовал во время моего странного припадка оцепенелости.
– Один мой приятель, – сказал он, выслушав меня: – испытал точь-в-точь то же, что и вы, насколько я могу понять. Было это на корабле и, полагаю, вследствие сильного волнения. Он, подобно вам, отличался храбростью и внезапно был призван показать и свою неустрашимость, и силу. Спустя часа два усталость взяла своё и он, по-видимому, впал в глубокий сон. А на самом деле он находился в состоянии, которое потом описывал совершенно так же, как вы теперь определяли мне свои ощущения.
– Я очень рад, что мой припадок – не единичное явление. Повторялся ли он с вашим приятелем?
– Я знал его много лет после того и никогда не слыхал, о чем-либо подобном. Меня поражает однородность причин, вызвавших тот и другой припадок. Ваш неожиданный и отважный бой один-на-один при самых невыгодных условиях с таким опытным борцом, как этот помешанный драгунский полковник, ваше утомление и, наконец, расположение ко сну, всё в точности согласуется с тем, что испытал мой друг… Желал бы я знать, заговорил он немного погодя: – Кто это каналья, которому вздумалось осмотреть ваши бумаги? Однако возвращаться назад решительно не стоит; мы ничего не узнаем. Подобные люди всегда искусно устраивают свои дела. Я думаю, впрочем, что это агент полиции. Мошенник обобрал бы вас.
Я говорил мало, чувствуя себя нехорошо и очень слабым, но маркиз поддерживал приятный разговор.
– Мы становимся такими короткими знакомыми, – сказал он наконец: – что хотя и не часто, а все же видеться в Париже мы должны; я могу вам быть полезен. Только позвольте напомнить вам, что маркиза д’Армонвиля в настоящую пору не существует, а есть один мсьё Дроквиль. Назовите мне, пожалуйста, гостиницу, где предполагаете остановиться. Ведь вы понимаете, что за отсутствием маркиза, который путешествует, его дом стоит пустым и находятся в нем только двое или трое старых слуг, а те и мельком не должны видеть мосьё Дроквиля. Но тем не менее он ухитрится доставить вам место в ложе маркиза в опере, даже, быть может, доступ и в другия места, где он потруднее. И так как скоро дипломатическая роль маркиза д’Армонвиля будет закончена и он свободен будет называться своим настоящим именем, то он ни под каким видом не разрешит своему другу, мистеру Бекету, не сдержать данного им слова навестить его осенью в замке д’Армонвиль.