Происшествие в гостинице «Летучий Дракон». Призраки Крайтонского аббатства
Шрифт:
Граф не был в числе присутствующих, не было и его очаровательной спутницы; но маркиз д’Армонвиль, которого я не ожидал увидеть в таком людном месте, указал мне с выразительною улыбкой на пустой стол возле него. Я занял место и он, по-видимому, остался этим очень доволен. Тотчас же он вступил в разговор со мною.
– Вероятно, вы в первый раз во Франции? – сказал он.
Я ответил утвердительно.
– Не приписывайте мне докучливого любопытства, но Париж, видите, ли, самая опасная столица для пылкого и великодушного молодого человека, если при нем нет ментора. Без опытного друга и руководителя… – начал было он и запнулся.
Я заметил, что хотя и не могу похвастать подобным наставником, однако полагаю, что и сам смыслю кое-что.
– В Англии я испытал многое, – заключил я – а разве
Маркиз улыбнулся и покачал головой.
– Вы тем не менее найдёте значительные различия. Что каждая страна представляет свои особенности ума и характера, не подлежит сомнению. Своеобразность эта проявляется и в классе преступников, и в характере преступлений. В Париже мошенничеством живут втрое или вчетверо более людей, чем в Лондоне, и живут они несравненно лучше; некоторые просто в роскоши. Они изобретательнее лондонских мошенников; живостью, находчивостью и уменьем разыграть любую роль француз всегда заткнёт англичанина за пояс. Эти неоценимые для мошенника свойства и ставят парижских мошенников на совсем другую ногу. Они ловко подражают манерам и пользуются удобствами людей высшего класса. Многие существуют исключительно игрою.
– И в Лондоне много мошенников живут игрою.
– Положим, но способом-то совсем иным. Они постоянные посетители известных игорных домов, бильярдных и тому подобных мест; даже на скачках бывают, где идёт большая игра, и обирают неосторожного посредством знания всех условий успеха и замаскировывая свою игру сообщниками, подкупом или другими уловками, смотря по субъекту, которого надо обобрать. Здесь мошенничество производится с высшей утончённостью, просто художественно. Есть такие представители его, у которых обращение, тон, разговор, словом – всё безукоризненно; живут они в красивых домах, в аристократических кварталах; обстановка их носит печать наилучшего вкуса, величайшей роскоши и производит впечатление даже на парижан. Их считают настоящими вельможами, судя по их образу жизни, изысканному и расточительному, и потому, что их посещают знатные иностранцы и отчасти неразумные молодые французы. Во всех подобных домах ведут большую игру. Так называемые хозяин или хозяйка почти никогда не принимают в ней участия; они только доставляют сообщникам возможность грабить своих гостей; таким-то образом они опутывают в сети богатых иностранцев и очищают их карманы.
– Однако я слышал, что не далее, как в прошлом году, сын лорда Руксбёри, молодой человек, сорвал банк в двух парижских игорных домах.
– Видно, вы приехали сюда с тою же целью, – засмеявшись, заметил маркиз. – В ваши годы я сам задавался такою же отважной задачей. Собрал я для первого приступа сумму, ни более, ни менее, как в пятьсот тысяч франков. Я вообразил, что уничтожу всё и всех простым способом удваивать ставки нескончаемо. Что-то в этом роде я слышал и наивно предполагал, что содержатели банка ничего подобного не подозревают. На мое несчастье оказалось, что они не только имели очень ясное понятие, но и приняли свои меры против таких фокусов. Я наткнулся на преграду прежде чем успел порядком начать, а именно, есть правило, в силу которого не дозволяется удваивать ставку более четырех раз подряд.
– И теперь существует это правило? – спросил я с вытянувшимся лицом.
Он засмеялся и пожал плечами.
– Конечно, мой молодой друг. Люди, которые живут искусством, всегда знают его любителей. Вижу, вижу, вы составили себе такой же план, как и я; вероятно, и средствами запаслись?
Я сознался, что рассчитывал на победу в ещё более обширных размерах. У меня было с собою тридцать тысяч фунтов стерлингов.
– Каждый знакомый моего дорогого приятеля лорда Р— внушает мне живое участие; да признаться, и кроме моего уважения к нему, я пленен вами лично; простите же меня, если я покажусь вам навязчивым с моими расспросами и советами.
Я рассыпался в изъявлениях благодарности за его полезные предостережения и просил, чтоб он был настолько добр и дал мне все советы, какие мог.
– Если вы намерены послушаться меня, – сказал он: – то оставьте ваши деньги в банке, где они лежат. Не рискуйте ни одним луидором в игорном доме. В тот вечер, когда я отправился сорвать банк, я проиграл от семи до восьми тысяч фунтов на ваши английские деньги, а мое следующее похождение разорило бы меня вконец. Я добился входа в один из частных игорных домов мнимых аристократов, если б меня не спас вовремя один благородный человек, к которому я по сию пору питаю величайшее уважение и дружбу. По странной случайности он в настоящую минуту в этой гостинице. Я узнал его камердинера и навестил его в занятом им номере. Он – всё тот же честный, добрый и благородный человек, каким я прежде знавал его. Не живи он теперь в таком строгом уединении, я счел бы своим долгом представить вас ему. Лет пятнадцать назад он был самым надёжным руководителем, на которого можно положиться. Я говорю о графе де-Сент-Алире. Он потомок очень древнего рода и проникнут честью до мозга костей; к тому же это умнейший человек на свете, за исключением одной особенности…
– А какова эта особенность? – спросил я нерешительно, в высшей степени заинтересованный.
– Она состоит в том, что он женился на прелестном создании, по крайней мере лет на сорок пять моложе его, и теперь он, разумеется, отчаянно ревнив, хотя без малейшего повода, насколько я могу судить.
– Так графиня…
– Графиня, я полагаю, во всех отношениях достойна такого отличного мужа, – ответил он отчасти сухо.
– Я слышал пение сегодня; может быть, это пела она?
– О! она очень талантлива.
Водворилось минутное молчание.
– Я не должен терять вас из вида, – продолжал он – мне не хотелось бы, чтоб при первой же вашей встрече с моим другом, лордом Р—, вам пришлось сообщать ему, что вас общипали в Париже. Подобный вам богатый англичанин, с громадным капиталом у банкира, молодой, весёлый и щедрый, тотчас будет окружен в нашей столице тысячью гарпий и других пиявок; всё это жаждущее поживы население накинется на вас и будет бороться между собой, кто скорее овладеет вами и поглотит целиком.
В эту минуту я почувствовал толчок локтем моего соседа справа. Повернувшись на стуле, он, должно быть, нечаянно задел меня.
– Клянусь честью солдата, ни у кого из присутствующих рана на теле не заживёт так быстро, как у меня!
Произнесли эти слова грубым и громовым голосом. Я чуть не подпрыгнул на стуле и оглянулся; возле меня сидел офицер, большое и бледное лицо которого испугало меня на дворе. Он с какою-то свирепостью утер себе рот, осушив стакан красного вина, и заговорил опять:
– Ни у кого, доложу я вам! Это не кровь, это живая вода. Не говоря о росте, мышцах, ширине кости и кулаке, не говоря уже о безобразии – клянусь всеми духами преисподней, я с голыми руками сцепился бы со львом, выбил бы ему зубы и засек бы его до смерти его собственным хвостом – не говоря уже, повторяю, обо всех вышепересчисленных качествах, которыми я обладаю воочию, я стою шести человек на войне из-за одного свойства быстро излечиваться от ран. Хоть распори мне кожу, хоть проткни насквозь, хоть на клочки разорви осколками гранаты, но природа опять сложит меня целым и невредимым скорее, чем ваш портной успеет подновить старый мундир. Ей-Богу! господа, вы бы захохотали, если б увидели меня голого. Взгляните-ка только на мою руку – вот меня хватили сабельным ударом по ладони до самой кости, когда я силился оградить голову, уже раненную тремя ударами штыка, и что же? Спустя пять дней уже я играл с пленным английским генералом в шары у ограды монастыря Санта-Мария де-ла-Кастита в Мадриде. Еще в Аркольском сражении, чёрт возьми! ух, как приходилось жутко! Там каждый глотал в пять минут столько дыма, сколько достаточно было бы, чтоб задушить всех вас вместе в этой комнате. Мне всадили в одно и то же время две ружейные пули в ляжки, две картечины в икру, конец пики в левое плечо и осколок бомбы в дельтовидный мускул, да штык в хрящ правых ребёр; при этом ещё сабельным ударом мне снесли с добрый фунт мяса с туловища и почти целой конгревской ракетой угодили мне прямо в лоб. Довольно красиво, ха-ха! И все это сделалось скорее, чем вы успели бы вскрикнуть: «ах!». Что ж вы думаете? Полторы недели не прошло, как я уже шел форсированным маршем без сапог с одним штиблетом, несокрушимый, как скала, воодушевляя своим примером всю роту.