Происшествие в гостинице «Летучий Дракон». Призраки Крайтонского аббатства
Шрифт:
Мужской голос поражал тою особенностью, что он в одно и тоже время был и глухой, и гнусавый. Разумеется, я узнал его без дальних околичностей. Отвечали тем сладким голоском, который, увы! оставил в сердце моём неизгладимый след.
Говорили с минуту, не более, потом мужской голос засмеялся, как мне почудилось, с сатанинскою злобою и я почти не слыхал его более: так далеко он отошел от окна.
Другой голос оставался ближе к окну, однако не так близко, как находился сначала первый голос.
Между разговаривавшими, очевидно, не происходило ничего, что изобличало бы спор или какой-либо повод к раздражению. Чего бы не дал я, чтоб между ними была ссора, –
– Довольно, сударыня! – вдруг произнес старческий голос со строгостью. – Не намерены же вы, надеюсь, забавлять своим пением грумов и трактирных слуг на дворе.
Женский голос весело засмеялся.
– Вам, видно, хочется покапризничать!
С этими словами, кажется, старик затворил окно. По крайней мере, оно опустилось с таким стуком, что удивительно, как стекла уцелели.
Из числа тонких преград стекло – самая действенная для звука. Я после этого уже ничего не мог слышать, даже глухого отголоска беседы на нижнем этаже.
А какой дивный голос был у графини! Как он замирал и, снова постепенно усиливаясь, дрожал в воздухе густыми, богатыми звуками! Как волновал он меня, как глубоко трогал! Какая жалость, что грубый старый ворон имел право заглушить эту соловьиную песнь своим карканьем!
«Ну, что это за жизнь! – философствовал я про себя. – С терпением ангела, красотою Венеры и талантами всех муз, взятых вместе, прелестная графиня – раба. Она очень хорошо знает, кто занимает комнаты над нею; она слышала, как я поднимал своё окно. Разумеется, она пела для меня – да и ты, старый хрен, заподозрил это».
В приятнейшем волнении я вышел из своей комнаты и сошёл с лестницы. Мимо двери графа я прошел очень медленно. Разве не могло быть, чтоб очаровательная певица вышла из неё именно в это время? Я уронил свою трость на площадке и поднял её очень, очень неторопливо, разумеется. Но счастье мне не благоприятствовало. Не мог же я простоять весь вечер на этой площадке и все поднимать трость. Волей-неволей пришлось сойти в переднюю.
Посмотрев на часы, я увидал, что до ужина остаётся только пятнадцать минут.
Теперь все приходили в движение, все гостиницы представляли собою хаос; при этом можно было ожидать, что многие сделают то, чего не делали никогда прежде. Ну, как граф и графиня в первый раз в жизни вместе явятся к общему столу?!
Глава IV
Дроквиль
Полный такой обаятельной надежды, я вышел к подъезду «Прекрасной Звезды». Совсем стемнело и мягкий лунный свет лежал на всём. Со времени прибытия в гостиницу я сделал шаг вперед в моем романе и поэтическое, ночное освещение как бы усилило мою романтическую мечтательность. Сколько драматизма заключалось бы в том, если б она была дочерью графа и полюбила бы меня! Какая очаровательная трагедия произошла бы, если б она оказалась женою графа!
Посреди этих роскошных мечтаний я был возвращён к действительности очень высоким и очень щеголевато одетым господином, лет пятидесяти на вид. Он подошёл ко мне с изысканною вежливостью и в его обращении было столько изящества и величавой грации, что в нём так и сказывался вельможа. Он, подобно мне, стоял на ступенях подъезда и любовался действием лунного света, точно будто преобразившего маленькую улицу с её домами и всей обстановкой. Как уже было сказано, незнакомец обратился ко мне с свободной и вместе с тем величавой вежливостью французского дворянина старой закалки. Он осведомился, не я ли мистер Бекет. Когда я ответил утвердительно, он тотчас назвался маркизом д’Армонвилем (значительно понизив голос при этом заявлении) и попросил позволения передать мне письмо от лорда Р., которого отец мой знал, хотя и не коротко, который даже мне однажды оказал незначительную услугу.
Этот английский пэр, надо заметить, имел очень высокое положение в политическом мире и на него указывали как на вероятного преемника почётного поста английского посланника в Париже.
Письмо его я принял с низким поклоном и прочел:
«Мой любезный Бекет,
Позвольте вам представить моего доброго друга, маркиза д’Армонвиля, который сам объяснит ваш, какого рода услугу вы имеете возможность оказать ему».
Далее он говорил о маркизе, как о человеке чрезвычайно богатом, которого короткие сношения с старыми дворянскими родами и законное влияние при дворе делало «самым лучшим орудием для дружеских услуг, обязательно взятых им на себя по желанию нашего государя и нашего правительства.»
Недоумение моё сильно возросло, когда я прочел далее:
«Кстати, Уальтон был здесь вчера и сообщил мне, что ваше место в парламенте, по всему вероятию, подвергнется нападению; не подлежит сомнению, что в Домуэле что-то происходит. Вмешаться в это мне, как вам известно, чрезвычайно неловко. Я советовал бы вам, если это не очень официально, заставить Гэкстона выследить дело и немедленно известить вас. Боюсь, что это не шутка. Мне необходимо было упомянуть об этом обстоятельстве по причинам, которые вы тотчас усмотрите, поговорив с маркизом пять минут. Да будет вам известно, что маркиз – при содействии всех наших друзей – отбросил на несколько недель свой титул и в настоящую пору называется просто мосьё Дроквиль.
Я сейчас отправляюсь в Лондон и не могу прибавить ни слова.
Преданный вам
Не могу сказать, до чего я был озадачен. Я не мог бы даже назваться знакомым лорда Р—. За всю жизнь свою я не знавал никого, кто бы назывался Гэкстоном; не знавал и никакого Уальтона; а ещё пэр писал ко мне так, как будто мы с ним короткие приятели! Я посмотрел на оборот письма и загадка разрешилась. Меня звали просто Ричардом Бекетом, а я, к ужасу моему прочел:
„Джорджу Стэнгопу Бекету, эсквайру, чл. парл.“
В страшном замешательстве я поднял глаза на маркиза.