Произведение в алом
Шрифт:
Маленький уютный провинциальный вокзальчик бурлил от невиданного стечения народа: весь город как один человек присутствовал здесь, множество приезжих гостей, кругом какие-то служащие в парадной униформе, юркие репортеры, загадочные детективы, фотографы-любители, и - подумать только!
– сам господин директор Государственного архивного музея пожаловал, дабы воочию лицезреть историческое место и составить опись найденных сокровищ.
Толпа валом валила на болото и, сгрудившись вокруг свежевырытой дыры, к которой для пущей важности был приставлен полевой сторож, часами благоговейно пожирала
Сочная болотная трава, втоптанная в грязь рифлеными каучуковыми подошвами неисчислимых паломников, являла собой зрелище поистине жалкое, тем более нарядными в своем девственно-свежем весеннем уборе казались ярко-зеленые островки кустарника - то здесь, то там торчали они среди топи, лукаво перемигиваясь желтовато-махровыми вербными почками, а когда налетал порыв ветра, эти немые заговорщики вдруг разом, словно в приступе неслышного смеха, перегибались пополам, едва не касаясь водной глади. С чего бы?..
Вот и королева жаб - толстая, в крапленной красными пятнышками мантии, наслаждается она на своей веранде из лютиков и стрелолиста терпким майским воздухом - хоть ей и присуще величавое, впору почтенному возрасту (как-никак 100 003 года!) достоинство, но и на нее сегодня нашло: прямо извелась вся, сдерживая смех... Судорожно, во всю ширь то и дело разевает безгубую пасть, да так, что маленькие глазки совсем утопают в рыхлых складках пупырчатой кожи, и что есть мочи, давясь от немого хохота, как припадочная трясет левой лапкой. Едва кольцо с пальца не слетело - серебряное, с тусклым топазом...
Между тем в присутствии столичной комиссии таинственный ларец был торжественно вскрыт.
Из-под ржавой крышки пахнуло таким нестерпимым зловонием, что даже самые любопытные в первое мгновение отпрянули назад, зажимая носы... На вид содержимое ларца вполне соответствовало своему запаху и ничего, кроме брезгливого отвращения, не вызывало.
Черно-желтая, желеобразная, необычайно тягучая масса с блестящей поверхностью.
Гробовое молчание повисло в воздухе, по рядам прошелестел насмешливый шепоток, отцы города, оскорбленные в лучших чувствах, неодобрительно качали плешивыми головами. Словом, конфуз был полный.
– Ничего особенного, какой-то алхимический препарат, - промямлил наконец господин директор, пытаясь разрядить обстановку.
– Алхимический, алхимический, алхимический...
– эхом отозвалось в толпе.
– Алхимический? А как это пишется? С двумя «л» или с одним?
– протиснулся вперед один из газетчиков.
– Алхимитский, алхимитский!.. А по мне, дерьмо оно и есть дерьмо, как ты его ни назови!
– угрюмо буркнул себе под нос какой-то небритый тип.
Ларец снова закрыли, опечатали и отправили от греха подальше на экспертизу в физико-химический институт.
Дальнейшие раскопки, предпринятые под покровом ночи какими-то бравыми старателями, судя по всему, ничего не дали.
Пытались даже найти скрытый смысл в полустертой надписи на могильном камне, но как ни изощрялись доморощенные каббалисты, а ничего такого, что пролило бы хоть малую толику света на мрачную тайну ржавого ларца, выжать из безнадежно конкретного текста
А чуть ниже угадывалось изображение двух скрещенных ног - знак, по всей видимости намекающий на какое-то роковое, может быть даже трагическое, событие в жизни покойного.
И дабы местные любители шарад не зашли слишком далеко в своих герменевтических изысканиях и не истолковали зловещий крест из двух задних конечностей в каком-нибудь гаденьком, порочащем честь мундира смысле, местные власти почли за лучшее официально объявить, что в свое время отставной лейтенант Вилли Оберкнайфер пал смертью храбрых.
Что же касается единственного наследника старика, столичного сочинителя, то участь его оказалась плачевной: дорожные
расходы, номер на постоялом дворе, стол и прочее практически целиком поглотили скудные средства поэта, остаток же ушел на оплату высококомпетентной научной экспертизы. Документально зафиксированное свидетельство, составленное в рекордно короткий срок консилиумом ученых мужей, пришло через три месяца...
Вначале следовал ряд страниц, на которых весьма пространно, со всеми подробностями излагался ход многочисленных экспериментов, потребовавших от добросовестных исследователей полной интеллектуальной и физической самоотдачи, однако, к великому сожалению, так и не увенчавшихся успехом, далее столь же многословно и невразумительно - вся эта словесная размазня была, само собой разумеется, обильно пересыпана загадочными специальными терминами - перечислялись свойства таинственной субстанции, зато заключение поистине являло собой образец спартанского лаконизма: «...согласно всему вышеизложенному, исследуемое вещество ни в коей мере не может быть причислено к известным науке химическим элементам».
Из всей этой галиматьи явствовало одно: содержимое ларца не представляет ни малейшей ценности! Не стоит и ломаного гроша!
В тот же вечер хозяин постоялого двора при всем честном народе выставил некредитоспособного поэта за дверь. Засим, казалось бы, на скандальной истории с кладом можно было поставить точку...
Однако на этом дело не кончилось... Сенсация на сей раз была совсем маленькой, неприметной, даже никудышной какой-то, но городишко наш сонный всколыхнула...
На следующее утро после своего позорного изгнания с постоялого двора отверженный поэт без шляпы, с нечесаными, беспорядочно торчащими волосами мчался по улицам в направлении магистрата.
– Мне открылось! Открылось!
– вопил он, задыхаясь от восторга.
– Я знаю!!!
Его окружила толпа.
– Что, что вы знаете?..
– Сегодня я ночевал на болоте...
– с трудом переводя дух, ответствовал, скромно потупившись, изгнанник, - ...на болоте...
уф... там на меня снизошло... мне явился призрак, трубным гласом возвестивший, что сие есть... В общем, в былые времена... уф... на том самом месте вершили суд чести... уф... и вот однажды... уф...
– К черту с честью, он вам про эту вонючую гадость в ларце что-нибудь рассказал?
– сгорая от нетерпения, заорали любопытные.