Производственный роман
Шрифт:
После завершения песни раздается сильный, спокойный голос. Ну что, друзья-товарищи, пробивается голос сквозь обивку двери; Томчани даже не может определить, чей он. Хорвата? Или Петера Байттрока? Ну что, друзья-товарищи! Вы видите мир в чересчур розовом свете. А ведь наш цвет не розовый. Это слишком разбавленный оттенок. Рука Имре на ручке двери. Тетя Шари 8еще спрашивает. Принести потом кислой
Есть на что посмотреть, сколько интересных, неординарных личностей! Вот, пожалуйста, два жутко интересных персонажа: друг Джакомо и друг Беверли, два экономических консультанта при товарище Пеке, два золотистых хомяка. Их держат в кастрюле, которую застилали газетой, обычно партийной «Непсабадшаг» 9. Эти двое хомячков никак не могли оттуда выкарабкаться. Сейчас они попискивают, сопят и шебуршатся: им не нравится этот густой дым. Осторожный, хотя несколько неповоротливый ум друга Беверли вызывает обоснованные симпатии на совещаниях любого уровня; ну, а Джакомо умеет обворожительно скалить зубы. Когда среди множества разнообразных дел выпадало время, товарищи любили их. (Имре с благодарностью подумал о них, Он хорошенько зарубил себе на носу давнишние слова друга Беверли. Тогда он только начинал работать в Институте и всегда краснел, когда ему приходилось говорить перед публикой. Однажды ему нужно было выступать перед поляками — перед польскими товарищами — на непривычную тему. Хозяйственный обмен. Он не знал, что делать. Золотистый хомячок сказал: забросай их двойными интегралами. Возможно, будут задавать вопросы. Всегда найдется такой задира. Друг Беверли перекатил зернышки за другую щеку. В общем, когда прозвучит вопрос, нетерпеливовыслушиваешь перевод и говоришь: нет. Ну что вы. Какой некорректный вопрос. Смеяться не надо. Серьезно, но с некоторым возмущением. Нет. Ну что вы. Какой некорректный вопрос.)
Взгляд Имре прокладывает себе дорогу в синеватом сигаретном дыму, и эта аккуратная, хотя зыбкая, брешь ведет к товарищу Пеку, руководителю отдела Имре. Грегори Пек почти два вершка ростом; одет в узкий приталенный пиджак с серебряными блестками и элегантные клетчатые брюки, сидит он на привычном месте, на крышке стола, прислонившись спиной к пепельнице, по обветренной солнцем коже разбегаются веселые мужественные морщинки, седеющие кудри на голове чуть ли не гоняются друг за другом. Брючки у него задрались на икрах, его маленькую голову уже безответственно засыпала пеплом чья-то шарящая рука; скользкая масса, смешанная с потом, залила ему лоб.
Он кивает молодому сотруднику, чтобы тот садился. Имре садится и деловито подставляет мизинец под ноги Грегори Пеку, чтобы он мог опереться. Когда чуть позднее, в разгаре спора Имре вскочит, товарищ Пек свалится и приложится темечком, но пока ничего плохого не случилось. Слышно лишь, как он устраивается поудобнее, раздается интимное шуршание ткани и сопение такое человеческое, что его можно извинить. Ну, Имре, давай двигаться в направлении наименьшего сопротивления. Томчани решает, что начальник шутит, и тихо отвечает: надо разменять наш талант на мелкую монету. Грегори Пек со всей похотливостью и неизбежным юмором неудачника спрашивает: сколь мелкой должна быть монета?
Однако все совсем не так, как думала-гадала уборщица. Имре Томчани колеблется. Даже в отношении Миклоша Хорвата, партийного секретаря. А тот поприветствовал молодого человека зычным голосом. Хорошо, что ты здесь, сынок. Томчани не соблюдает свои интересы. Но потом он их соблюдёт. Так он думает. Я бы много кем не хотел быть. Но больше всеготвоим сыном. Эх, сынок, укоряет его большой человек, то, что ты так считаешь, необоснованно. Хотя понятно. Томчани краснеет.
Хорват усмехается. Очень мило, что ты приписываешь это именно мне, партийному секретарю. Ведь собака зарыта совсем не здесь, да и вообще, каким ветром тебя сюда занесло. Томчани постепенно начинает осознавать поспешность своих выводов: немого смутившись, он начинает: я бы горы свернул… Но-но, дружок, все не так просто! Вмешавшийся в разговор — мужчина с узким взглядом. Товарищ Йожеф Брандхубер. Он бледен и с трудом сдерживает свои эмоции. Я все понимаю: другие временасейчас, другие времена наступили. Но тратить столько времени на этого длинноволосого шута! Я не говорю, что его нужно ликвидировать, но пусть узнает, где раки зимуют. О, п-пардон.
Джакомо, услышав слова Брандхубера, сжимает в кулачки свои по форме напоминающие цветок лапки, потом разжимает их, но уже поздно: они блестят от противного пота. Ай-яй-яй, товарищи, сопит он, какой плохой актер, ай-яй-яй! Не забывайте, товарищи, что отрицание образуется с вспомогательным глаголом 1.Не так-к ли? Успокойся, Ножика, поворачивается Хорват к Брандхуберу, подняв руку. По его ладони тянется длинный шрам: в 50-м он вышел из партии. Увидев это, Брандхубер опускает голову.
Тяжелые, болезненные минуты воспоминаний облегчает Джакомо; он выпрыгивает из «Непсабадшаг» и пришпиливает к стене (ужасно) большой, но несколько обгрызенный капустный лист. И у стен бывают уши, восклицает он. Миклош Хорват благодушно обращается к Томчани. Вспоминает о турбинах. Вопрос, друг мой, хороший, об этом, наверное, и говорить не стоит. Но позволь сейчас на негоне отвечать. Лучше представь, любезный друг, свои доводы, и пусть они будут конструктивными и по существу.
Тихий ропот слышится в помещении. Нет, вскакивает в гневе товарищ Брандхубер; он топает ногами. Я протестую. Поддерживаю. Протестую. Так его, пищит Джакомо. Друг Беверли ухмыляется в усики. Уточняю. Так его, разэдак! Сразу проявляются сложные и противоречивые силовые линии. Товарищ Ивановпетровсидоров рассудителен. (Сущность тройного близнеца психологически и социально оправдывает его слегка или сильно противоречащие друг другу, гениальные и катастрофические решения и паузы.) Политика! — восклицает он. (Оживление, аплодисм.) Производство! — восклицает он. (Оживление, аплодисм.) Экономичность! — восклицает он. (Оживление, аплодисм.)
Петер Байттрок медленно, как гуано,поднимается. Его взгляд встречается со взглядом Миклоша Хорвата. К счастью, во времена нашей истории оба этих превосходных специалиста старой закалки, верующие, однако, в Бога, настоящие жилистые новые люди новых времен, сражаются уже плечом к плечу. (Бесконечно.) Больше всего они любят работать, но иногда и повоевать.
Шашки наголо, завывает специалист с европейским именем. Вваливаются девушки, обносят всех для начала коньяком — динь-динь! — а затем оружием: трезубцами, копьями, мушкетами (не путать с пищалью), топориками, ядрами на цепи, мечами, кривыми турецкими саблями, нагрудниками, поручами, поножами, шлемами, железными рукавицами и попонами с висящими ремнями. Когда Миклошу Хорвату протягивают золотой шлем, он говорит: другой принеси, стальной.