Прокаженный король
Шрифт:
Она благодарила меня улыбкой, становившейся день ото дня все более печальной и нежной.
Другой раз она сказала:
— Я никогда не замечала раньше этого обелиска. Если я не ошибаюсь, это на санскритском языке?
— Да, на санскритском, и это одна из самых замечательных в Камбодже надписей на этом языке. Благодаря ей мы знаем генеалогию Ясовармана, знаем об основанном этим принцем монастыре. Коэдэс перевел и комментировал ее. Этот перевод был напечатан в «Journal Asiatique» , в марте или в апреле 1908 года, кажется.
Мы были тогда в Тен-Пранаме, все это происходило недалеко от колоссальной статуи Будды, вокруг которой кружился в лесном полумраке рой бабочек — зеленых и розовых.
Максенс, взволнованная, схватила меня за руку.
— Ах! — прошептала она. — Единственное, что может умерить мою печаль, это моя гордость. Теперь, не правда ли, я могу сказать мое «Ныне отпущаеши»?
Дня за два до ее отъезда мы вышли из виллы очень рано утром. Мы были с Максенс одни. Апсара не пошла с нами — быть может, ее задержало какое-либо важное дело, или просто она не хотела мешать нам в последние дни.
Во время прогулки мы случайно очутились у террасы Прокаженного короля и, не сговариваясь, поднялись по боковой лестнице, ведущей на нее.
У Максенс в руках был пучок каких-то лиловых цветов — ей только что дала их камбоджийская девочка. Она положила их на колени статуи.
Несколько мгновений мы стояли молча. Мрачный взгляд божества, казалось, блуждал по цветам. Максенс вздохнула.
— Подумать только, — сказала она, — помните, вначале я вам чуть не устроила из-за него целую сцену! А теперь нахожу его почти прекрасным.
— Максенс, вы всячески стараетесь доставить мне какое-либо удовольствие, но ведь я не ребенок и сумею, пожалуй, снести и противоречия…
— Да нет же, право, он красив, очень красив. Но какая бесконечная печаль в его взгляде! Это выражение художник придал ему, очевидно, не случайно. А вы не знаете причину?
Один момент я готов был сказать ей все и рассказать страшную бирманскую легенду и то, что здесь, совсем близко, в двухстах метрах, в подземельях Клеанга, находятся бочки с взрывчатыми веществами, способными в один миг уничтожить всю старую кхмерскую столицу. Мне казалось чудовищным хранить тайну от нее, такой доверчивой. Но, увы, это была чужая тайна, и я промолчал.
Она смотрела на меня с молящим беспокойством.
— Уйдемте отсюда, — сказала она наконец, — уйдемте.
Мы не спеша покинули террасу. Дойдя до первых ступенек лестницы, Максенс обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на трагическое лицо божества.
Сумерки застали нас у рвов Ангкор-Вата, в юго-восточной его части. Мы проделали ту же прогулку, что и в первый день — шли лесом, мимо храмов. И все это вышло как-то само собой, мы даже не сговаривались.
Я сказал об этом Максенс.
— Скоро уже два месяца, — пробормотала она. — Два месяца! Вы ведь не будете никогда о них жалеть? Нет?
— О, Максенс, лучше скажите, что, напротив, я всегда, всегда буду о них сожалеть.
Она покачала головой.
— Я не то хотела сказать. Но я понимаю вашу мысль. И я думаю так же. Жизнь скоро разлучит нас. Я хотела бы попросить вас об одном маленьком одолжении. О, пустяк! Нельзя ли оставить здесь один из моих автомобилей? Разумеется, вы будете им пользоваться.
— По правде говоря, Максенс, я не ожидал такого рода предложения. Но вы и сами отлично знаете, что это невозможно.
— Невозможно? Но почему?
— Я прекрасно понимаю ваше намерение и очень вам признателен за него. Вы знаете, что у меня нет автомобиля, и поэтому вы хотите… Но, повторяю, это невозможно. Нет, не нужно, чтобы между нами…
— Французы глупы, — сказала она. — Они глупо щепетильны и способны усложнять самые простые вещи. Вы даже не дали мне договорить. Я хотела просить вас лишь об услуге и утверждаю, что это будет именно услуга. Если уж вы хотите знать — так дело вот в чем: мой кузен адмирал был немного недоволен, когда в Маниле я погрузилась на «Notrumps» с моими двумя машинами. Но, правда, он очень вежлив и ничего не сказал. Тем не менее я вовсе не хочу, чтобы из-за меня он терпел какие-либо неприятности. Ведь у нас в Соединенных Штатах тоже есть социалистическая пресса. А кроме того, этот запрос японского посланника в Вашингтоне… Короче говоря, мне бы хотелось их как можно меньше стеснять. Довольно и одного автомобиля. Я возьму с собой сорокасильный. А вы оставьте себе двадцатисильный, которым вы так прекрасно управляете. Если уж вы так хотите, то, когда будете уезжать из Ангкора, вы мне его отправите туда, где я буду находиться. Да ведь вы же на это не потратите ничего из своего кармана. Так что, видите, совсем не следовало ужасаться, когда я просила об услуге.
— Простите меня, — сказал я, — на таких условиях я согласен.
Клики чирков и водяных курочек становились все более резкими. Максенс бросила прощальный взгляд на зеленый пейзаж, окружавший нас. Она вся дрожала.
— Пойдемте домой, — сказала она.
Апсара не пришла ни вечером, ни на следующий день утром. Я ни в коем случае не мог покинуть Максенс в последнюю минуту ради поисков Апсары. Мы попросили бригадира разыскать ее.
— Пригласите ее сегодня обедать, — сказала миссис Вебб, — и, конечно, сами пообедайте с нами. Как жаль, что господин Бененжак еще не вернулся. Я так его и не увижу. Пожалуйста, передайте ему мои самые лучшие пожелания.
— Максенс, — сказал я, когда бригадир ушел, — вы не подумали об одном.
— О чем?
— Вы уезжаете завтра утром, очень рано?
— Да, и что же?
— Вы приглашаете бригадира на сегодняшний вечер. Когда же ваши слуги успеют уложиться?
— Мои вещи уже уложены, дорогой мой.
— Как так? Утром, правда, я видел, как горничная укладывала ваши платья, а остальное?
— Что остальное?
— Вот это хотя бы, это и это. Ведь моего на вилле нет ничего, вы это знаете. Сингалезцам хватит на добрых пять-шесть часов уложить белье, серебро, снять занавеси и…
Она посмотрела на меня с упреком.
— Знаете, — сказала она, — мы совсем, совсем не понимаем друг друга. Итак, вы могли подумать, что я буду возиться со всеми этими пустяками? Ведь я говорила вам, что адмирал Джеффри…
Я взял ее за руку.
— Постойте, Максенс. Мы действительно не понимаем друг друга, но не в том смысле, в каком вы думаете. Если вы хотите, чтобы я отказался хранить ваш автомобиль — продолжайте в том же духе. Никогда, слышите ли, никогда… Здесь есть слишком ценные вещи, и я не соглашусь…