Проклятая амфора
Шрифт:
«Его сердце, как морская скала, как морская скала, – тянулось грустное хоровое пение с реки. – Мне жаль, и ему тоже жаль». Плеск весел добавлял мелодии мягкости и печали. Молодежь, катавшаяся на лодках, пела на египетском с сильным греческим акцентом. Нил неумолимо заставлял вспоминать язык тех, кто первыми пришел на его берега.
– И почему мы не взяли фонарь? – Глафира споткнулась о камень и чуть не взвыла от боли. – Надеюсь, мы доберемся прежде, чем я переломаю себе ноги.
– Сядь на
– Но они такие красивые! Смотри, у нашей гостиницы собрались люди, и почему-то мне кажется, что опять случилась какая-то беда.
Она не ошиблась. Под старой пальмой сбилась группка из трех человек: нетерпеливо притопывавший раб в набедренной повязке что-то жалобно бормотал и заламывал руки, Галия размахивала факелом и спорила с ним, стражник в доспехах не вмешивался и только нерешительно посматривал в сторону хозяйки.
– …среди ночи! – донеслась реплика Галии. – Уже почти десять часов! Можно подумать, мой брат – единственный лекарь в городе!
– Но господин умирает, – пискнул раб.
– И Филипп всегда составляет отчеты для полиции, – добавил стражник. – А там опять амфора!
– Он болен, а девушка, которая его заменяет, сейчас у другой пациентки, – непреклонно возразила хозяйка.
– Мы вернулись, – крикнула Ксантия. – Что тут происходит?
– Лучше объясню по дороге, – вздохнул стражник и отвязал свою лошадь. – Едем скорее к торговцу лесом – он задыхается.
История оказалась до странности похожей на те, что рассказывал Мегакл: богатый владелец усадьбы приготовился ко сну и внезапно ощутил приступ удушья. Он заметил амфору «Избиение Ниобид» – она стояла в углу, из нее торчала одинокая белая лилия. Рабыня подняла тревогу по приказу хозяина: послала за лекарем и полицией. Она же их и встретила.
– Совсем плох, совсем, – тараторила нубийка, хватая Глафиру за гиматий, словно боялась, что та убежит, не оказав помощи.
Они с Ксантией прошли длинный зал с каменными колоннами и римской мозаикой, выложенной на полу причудливым узором. Комната больного находилась на первом этаже, примыкая с одной стороны к его кабинету, а с другой – к библиотеке. В просторном, полупустом помещении было два широких окна, громадный сундук без украшений, столик, маленькие водяные часы и две узких, сдвинутых вместе кровати без подголовников. На одной из них лежал без сознания пожилой мужчина – силуэт его запрокинутой головы выхватывала из темноты тусклая масляная лампа.
– Он перестал дышать! – крикнула в отчаянии рабыня и приникла губами к его губам.
– Не делай этого! – Ксантия оттащила ее в сторону. – Иначе тоже отравишься. Принеси лучше пару факелов – нужно больше света.
Глафира приложила зеркальце к носу мужчины, открыла его рот, попробовала нащупать пульс, поискала бьющуюся жилку на шее и сказала:
– Сердце остановилось.
– Нет! Нет! Нет! – зарыдала нубийка, и к ней присоединился бледный юноша, бестолково маячивший в дверях.
– Замолчите! – рявкнула Ксантия. – Не мешайте!
– Помогите переместить его на пол, – попросила Глафира.
Старика аккуратно уложили на твердой поверхности. Ученица лекаря, подоткнув хитон, уселась рядом с ним, измерила пальцами какое-то расстояние и принялась ритмично давить на грудную клетку, считая вслух: «Раз, два, три…».
– Не получается! – воскликнула она с досадой и болью. – У меня не хватает сил, попробуй ты.
– Я могу переломать ему ребра, – с сомнением отозвалась Ксантия.
– Ничего, это не главное, нажимай, как я показываю, и жди, когда сердце забьется.
Они поменялись местами. Глафира быстро считала, стараясь сохранять спокойствие, но ее взгляд, устремленный на водяные часы, становился все более удрученным.
– Хватит, – мрачно скомандовала она, наконец. – Он умер.
Ксантия встала с пола, оглядела испуганные, встревоженные лица, и четко, без эмоций стала отдавать распоряжения:
– Позови стражника. Собери всю еду и питье, что подавали сегодня, и проследи, чтоб никто к ним не прикасался.
Рабыня тут же утерла слезы, кивнула и ушла.
– А ты кто? Сын, племянник?
– Сын, – пробормотал Главк и представился.
– Очень хорошо, мы займем кабинет твоего покойного отца и зададим домочадцам несколько вопросов. Кстати, где амфора?
Безумный взгляд юноши переместился в угол комнаты: теперь там валялась только срезанная, полуувядшая лилия.
– Только что видел ее здесь.
– Дай ему какое-нибудь лекарство, – обратилась Ксантия к Глафире. – И сама тоже выпей. А я соберу всех в большом зале, чтоб не шныряли по дому.
Ученица лекаря словно потеряла последние силы после смерти старика. Она сидела, прислонившись к боковине кровати и откинув голову назад. Главк устроился рядом.
– Ты так старалась спасти его, точно от этого зависела твоя собственная жизнь, – сказал он. – Не расстраивайся, он был не самым приятным человеком.
– Вероятно, – глухо отозвалась девушка. – Но мне хотелось продлить его существование. Что бы ты отдал за возможность встретить лишний рассвет, еще раз обнять близких или просто выпить черпак холодной воды в жару?
Главк промолчал. Совсем недавно он думал о том же, когда рассматривал самоубийство в качестве выхода из ситуации. Жизнь бесценна. Пожалуй, он отдал бы все даже ради того, чтоб еще раз испытать укус пчелы. Он так и сделал: принес в жертву своего отца.
Глава 13. Где яд?
Кабинет покойного торговца лесом в отличие от его почти пустой спальни мог бы рассказать многое о хозяине. Центральную роль в его композиции играл огромный мраморный стол светло-серого оттенка. На нем громоздились витиеватые металлические подставки, утыканные свитками разного размера, и набор для письма, вырезанный из слоновой кости. Напротив стояло внушительное плетеное кресло с изогнутой спинкой и жесткой подушкой. Его дополнял скромный низкий табурет для возможного посетителя – несчастный должен был чувствовать себя неуютно, ибо даже высокий человек, усевшись на него, уперся бы носом в столешницу.