Проклятая любовь лорда Байрона. Леди Каролина Лэм
Шрифт:
Отвратительным было не только то, что он пьянствовал с приятелями, изменял жене с актрисами и транжирил последние деньги, но и то, что, напившись, Байрон поступал совсем подло — принимался рассказывать о своей семейной жизни, выдавая совсем уж интимные подробности и унижая жену заочно перед своими собутыльниками.
Срабатывал закон лестницы: чтобы казаться выше кого-то, необязательно подниматься на ступеньку выше его, достаточно этого «кого-то» опустить на ступеньку ниже. Не в силах соответствовать спокойной супруге, Байрон просто низводил ее в собственных глазах и в
Для честолюбивого поэта наступил самый тяжелый год его жизни. Прошли времена «Чайльд Гарольда» и «Дон Жуана», «Корсара» Лондон воспринял не так, как ему хотелось бы, хотя и с восторгом, как и «Абидосскую невесту», «Еврейские песни» и вовсе многих разочаровали. Байрон уже больше не был властителем дум в лондонских салонах, но хуже всего, что никак не решались финансовые вопросы. В доме ночевал судебный пристав, продана мебель из Ньюстеда, начали распродавать дорогие книги, а само имение ушло с торгов всего лишь за девяносто пять тысяч, которые уже никак не могли спасти погрязшего в долгах поэта.
Свое дурное настроение Байрон вымещал на жене, совершенно не заботясь, каково Аннабелле. Он требовал, чтобы супруга не придавала значения произнесенным в пьяном виде или в состоянии раздражения словам, не слушала их, в то время как его самого могло вывести из себя любое неловко сказанное или не с той интонацией произнесенное слово.
Обнаружив свидетельство связи Байрона с актрисой, Аннабелла с удивлением почувствовала не только боль и обиду, но и некоторое… злорадное удовлетворение — Байрон изменял не только ей, но и своей драгоценной Августе! Она снова взялась за перо, но теперь уже писала не ласковое и приветливое письмо, а насмешливое, высмеивая мужа за его готовность даже зажигать свечи в театре, только бы быть принятым актрисами.
Обстановка в доме настолько накалилась, что ближе к родам Аннабелла была вынуждена вызвать в Лондон Августу, она просто боялась за себя и будущего ребенка. Приступы гнева у Байрона становились все ужасней, в пьяном виде он похвалялся своими победами с актрисами театра, подробно рассказывая, как и с кем изменял жене. Но хуже всего стало, когда Байрон стал проклинать Аннабеллу и будущего ребенка, крича, что если мать и дитя подохнут во время родов, то он будет только счастлив, а если ребенок выживет, то проклянет это отродье.
Теперь в ужас пришла и Августа. Им удавалось скрывать приступы безумного гнева Байрона от чужих глаз, но так долго продолжаться не могло.
Аннабелла, и без того перепуганная предстоящими родами, была едва жива. Почувствовав начало схваток, она позвала Августу.
— Августа, я понимаю, какие отношения связывают вас с Джорджем, — она сделала останавливающий жест, — не перебивай, я должна договорить. Бог вам судья, это ваш грех. Сейчас прошу только об одном. Мой муж так ненавидит меня, что будет
— Не смей так говорить!
— Попроси Джорджа, пожалуйста, чтобы не кидал в потолок ничего, очень шумно, у меня и без того страшно болит голова…
Августа поспешила выйти, якобы чтобы выполнить просьбу невестки, а в действительности чтобы не смотреть ей в глаза.
Аннабелла вопреки надеждам супруга выжила и родила дочку, которую крестили Августой Адой. Услышав первое имя, Аннабелла вздрогнула, но промолчала. Она все еще надеялась наладить отношения с мужем, однако это не удалось.
Напротив, Байрон словно с цепи сорвался, он откровенно оскорблял обеих женщин, проклиная уже и Августу тоже, рассказывал им подробности своих любовных приключений, в пьяном состоянии разбил старинные часы, был способен проклинать всех, даже собственных детей. Едва ли пьяный Байрон понимал, что делает, но один вид спокойной (или старавшейся выглядеть таковой) супруги приводил его в бешенство. Он словно задался целью вывести Аннабеллу из себя, но это не удавалось и вызывало новые приступы ярости.
Августа предположила, что он сходит с ума. Аннабелла, склонная к аналитическому мышлению, тут же раздобыла «Медицинский журнал», в котором легко нашла похожие симптомы у больных водянкой мозга. Она тут же попросила доктора Хэнсона обследовать Байрона на предмет психического заболевания.
— Знаешь, Августа, я даже рада, что все его приступы ярости и совершенно дикие выходки происходят из-за болезни.
Августа соглашалась и даже утверждала, что Джордж болен явно давно, просто это не проявлялось так отчетливо.
Спокойствия такое понимание не прибавляло, жить в доме с полусумасшедшим страшно. Аннабелла заговорила о необходимости прислушаться к совету родителей и переехать в Сихэм, чтобы сэкономить. Она втайне надеялась, что отец с матерью никуда не уедут и помогут ей справиться с больным мужем.
Но Байрон решил иначе: хочет, пусть едет одна!
Аннабелла обнаружила у себя на столике записку от мужа, которая сначала повергла ее в шок: Байрон, не пожелав поговорить лично, писал, что ей следует рассчитать слуг и немедленно уехать к родителям, причем чем скорей, тем лучше!
Что делать: объявить мужа сумасшедшим, как она тогда считала, или лучше спасаться бегством, поскорей увозя и дочь тоже? Разве мог нормальный отец и муж требовать удаления из дома жены и дочери? Она решила спешно уезжать, тем более Августа и живший в доме в целях безопасности кузен Джон Байрон советовали сделать это поскорей.
И все же Аннабелла тянула и тянула, надеясь, что либо Байрон опомнится и возьмет свои слова обратно, либо доктора и впрямь признают его больным. Байрон раскаиваться не собирался, хотя прекрасно понял, что жена обижена холодной запиской. Он был рад, когда Аннабелла назначила день отъезда, считая, что это ее попытка примирения.