Проклятая шахта. Разгневанная гора
Шрифт:
– Что, черт возьми, здесь происходит? – Это был капитан Менэк.
– Вас это не касается, – сказал я.
– Возвращайся назад в шахту, – велел он. – Ты же знаешь, ты не должен здесь находиться. Что, если явится полиция? Здесь и так достаточно сплетен.
– Какое мне дело до полиции? – сказал я, злясь на то, что нам помешали.
Мне нужно было время, чтобы во всем разобраться. Их убила шахта, сказал он. Но он сам и есть шахта. Это означает, что их убил он. Это он убил свою жену, он, а не моя мать. Боже мой, какое чудовище! Он убил
– Ах ты, скот, грязный чокнутый скот! – бормотал я.
Его сын подошел и схватил меня за руку, как раз когда я двинулся к нему. Я его отшвырнул. В этот момент я готов был совершить убийство, он это понял по моим глазам и громко крикнул:
– Прайс! – Его голос прозвучал так, словно он отдавал команду взводу солдат. – Назад, тебе говорю!
– Это наши дела, – сказал я. – Мои и вашего отца. Вы в это не вмешивайтесь. А когда я с ним разделаюсь, – добавил я сквозь зубы, – вы можете полюбоваться на то, что останется.
– Убирайся отсюда, – приказал он. – Слышишь? Убирайся.
– Ну уж нет, сначала я разберусь с этой свиньей, с этим убийцей.
Но только я двинулся к старику, который, скорчившись, сидел за своим столом, как капитан вдруг крикнул:
– Стой на месте, Прайс, иначе, клянусь Богом, я тебя застрелю!
Тут я остановился, потому что в руке у него был револьвер.
– Так-то лучше, – сказал он и злобно оскалился, так что из-под усов показались зубы. – Отойди и встань у стены. Ну, живо, встань к стене.
Я неохотно повиновался.
– Ну, что у вас тут произошло? В чем дело? – спросил он. Голос его звучал напряженно.
– Этот ваш папаша, – горячо начал я, – убийца. Он пытался меня убить, заманив в шахту. А кроме того, он убил свою вторую жену, столкнул ее в шахту, а потом убедил мою мать в том, что это сделала она. Он убил мою мать и мать Кити. Судя по всему, и вашу тоже.
– Нет. Моя мать умерла естественной смертью. Но вторую жену он действительно убил. – Губы сына растянулись в жесткую полуулыбку. – Именно поэтому я и получил контроль над Уил-Гарт.
В этот момент раздался страшный грохот. Мы все обернулись. В дверях стояла Кити, бледная как смерть, а на полу возле ее ног валялся поднос с чашками и чайником.
– Я… я несла вам чай, – пролепетала она жалким, тихим голосом.
– Возвращайся-ка ты на кухню. Кити. – сказал я. Она взглянула на меня широко раскрытыми глазами, затем медленно кивнула и вышла, словно в трансе.
Увидев, как она была потрясена тем, что услышала, я понял наконец весь трагизм этой невозможной ситуации. Старик, обезумевший от жадности, от желания заполучить в свои руки олово, и живущая рядом с ним Кити, которая не подозревает, что он убил ее мать.
Увидев открытую дверь, старик внезапно метнулся к ней. Я подставил ему ногу, и он растянулся на полу. Я бросился было к нему, но меня остановил его сын, приказав стоять на месте. По тому, как он держал револьвер, было ясно, что он не задумываясь пустит его в ход. Старик с трудом поднимался на ноги. Бормоча себе под нос что-то несуразное, он пошел к двери и сразу же скрылся в коридоре.
– Пусть идет, – сказал капитан Менэк. – Я потом с ним разберусь. – Он указал мне на стул. – Садись-ка, Прайс, и послушай, – сказал он. – Я понимаю, для тебя это было потрясением, но сделать ты ничего не можешь, по крайней мере сейчас. Ну, убьешь ты его, разве это вернет твою мать? Он ненормальный, помешанный. Я это понял, едва только вернулся домой. А что произошло сегодня? Из-за чего начался скандал?
Я ему рассказал. Когда я кончил, он медленно кивнул:
– Этого я и опасался. Только вот надеялся, что нечистая совесть заставит его держаться от тебя подальше.
– Что вы теперь намерены предпринять? – спросил я. – Должна же быть какая-то справедливость. – Я полнился на ноги. – Господи Боже мой, Менэк! Я хочу, чтобы этот негодяй предстал перед судом. Он довел мою мать до того, что она лишилась рассудка. Откровенная расчетливая жестокость его поступков чудовищна. Я требую справедливости! – кричал я, колотя кулаком по столу. – И, клянусь Богом, я добьюсь ее. даже если мне самому придется предстать перед трибуналом.
– Послушай, – сказал он, – чего ты этим добьешься? Ничего. Решительно ничего. О старике не беспокойся, я запру его. он будет сидеть пол замком. Отныне он никому не сможет причинить вреда. А ты сделай то дело, за которое взялся. После этого ты чист. А он получит то, что заслужил: всю оставшуюся жизнь будет бродить по галереям Уил-Гарт, глядя на залитую штольню, которая могла принести ему богатство. Он и сейчас достаточно тронулся, а тогда уже окончательно спятит, превратится в тихопомешанного, таким и умрет. Ты будешь отомщен. Прайс, если тебе нужно именно возмездие.
– Возмездие мне не нужно, – сказал я. – Я требую справедливости.
Он пожал плечами.
– Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, – сказал он. – Но только сначала закончи работу. А его все равно не повесят, даже если ты сможешь что-нибудь доказать, в чем я сомневаюсь. Его просто посадят в соответствующее заведение. А вот ты получишь свой срок за дезертирство. Имя твоей матери будет запачкано грязными языками судейских, оно будет красоваться на страницах всех воскресных газет. И помимо всего прочего, ты окончательно испортишь жизнь Кити.
В этом он был прав. Я облокотился на письменный стол. Злость куда-то улетучилась. Я чувствовал себя усталым и опустошенным.
– Наверное, вы правы, – сказал я. Мысль о том, что Кити, которая нигде не была дальше Пензанса, придется давать показания по делу об убийстве, была просто непереносимой. – Ладно, – сказал я. – Пусть себе живет. – И я направился к двери, но потом остановился: – Только заприте его покрепче. Если он будет на свободе, я ни за что не буду работать в Мермейд. где над головой Кам-Лаки, прямо-таки пропитанная водой.