Проклятая
Шрифт:
В лесу воцарилась тишина. Монах не двигался. Белка ощутил запах пота от мужчин – кислый, какой бывает от страха. Они были не воины, а плотники и сыновья пекарей. Из них только дядя Белки прежде убивал сталью, но и тому минуло много лет – он тогда защищал семью от набега викингов. Однако если сейчас дядя и боялся, то не показывал страха. Вместо этого он прорычал:
– Нас – семеро, он – один!
На самом деле их было восемь – просто дядя забыл посчитать Белку. Прочие мужчины обнажили мечи одним слитным движением, и Белка попытался поднять свой, но все же отставал на шаг. Монах так же спокойно
Один из мужчин, Тенжен, оказался прямо за спиной монаха и вытер вспотевшие ладони об одежду. Монах же держал меч свободно и низко, у левого бока; он слегка наклонил голову, когда Тенжен переступил с ноги на ногу. У Белки запульсировало в висках от напряжения. Он смотрел, как остальные мужчины пыхтят, готовя себя к битве, в то время как у монаха даже дыхание не изменилось.
Тенжен взревел и рванул вперед, но Серый Монах плавно увернулся от удара и так же плавно шагнул назад, преграждая путь сопернику. Белка не заметил, как промелькнул меч монаха, – он увидел только, как тот вышел из спины Тенжена, скользкий от крови. С влажным звуком монах выдернул клинок, и тело Тенжена рухнуло в грязь.
Белка инстинктивно поднял меч, но в голове вдруг стало пусто. В ушах слышалось ужасное жужжание, а во рту пересохло. Крики людей доносились будто бы издалека, движения замедлились. Взлетели вверх мечи, и монах завертелся внутри круга, его одеяние колыхалось, а на клинке плясало солнце. Меч жалил, словно змея, и люди летели следом за его движениями. Монах подсекал сухожилия на ногах противников, и они падали, как марионетки, после чего он перерезал им горло и протыкал сердце. На нем же самом не оставалось ни царапин, ни порезов – ни малейшего следа.
Рухнул на колени Эван, сын пекаря, хватаясь руками за горло в попытке удержать хлещущую кровь. Этими же самыми руками в доме отца он украшал печенья каплями меда.
Дроф, сын мясника, промахнулся, и меч его воткнулся в землю. Пока он изо всех сил пытался выдернуть меч, монах низко нагнулся и ударил снизу вверх, буквально отрывая Дрофа от земли и пронзая его тело. Острие меча вышло под правой лопаткой.
Дядя Белки первым смог хотя бы отразить удар монаха, поймав клинок соперника рукоятью. Сталь заскрежетала, соприкоснулись плечи, на долю секунды монах был захвачен врасплох и открылся сбоку. В этом-то Белка и увидел свой шанс.
Он шагнул вперед, стремясь помочь дяде, но Херст, двоюродный брат Тенжена, думал о том же. Он рванул вперед, обгоняя Белку. Монах, должно быть чувствуя приближение еще одного противника, обхватил Киппа руками и резко развернулся, заслоняясь его телом. Меч вошел в бедро, Кипп вскрикнул и обхватил рану, и тогда монах повернулся на месте, отрубая Херсту голову.
Чужая кровь оросила щеки Белки. Кипп храбро стоял на ногах, хотя и был ранен. Монах двинулся кругом, Кипп попытался удержать его на расстоянии длины меча. Монах дважды сделал ложный выпад. Кипп замешкался – и на том дело было кончено: монах проткнул грудь дяди Белки, и тот рухнул наземь.
Серый монах разглядывал мертвецов и умирающих, и странно: глаза его выглядели так, словно он плакал. Он толкнул Тенжена сапогом, но не дождался ответа, затем ткнул близнецов, Кевина и Трэя, и прикончил каждого из них точным ударом в
– Не надо! – только и смог крикнуть Белка.
Монах едва ли обратил внимание на сами слова. Он резко развернулся… и заколебался. Белка слышал, как нетерпеливо вибрирует лезвие рядом с его ухом. Дрожащими руками поднял он меч кузена и направил его в сторону монаха. Белка не видел глаз противника под глубоким серым капюшоном – только странные родимые пятна, похожие на слезы, и кровавое пятно на левой щеке. Один сильный удар – и выбитый из рук меч Белки полетел в кусты. Мальчик зажмурился и напрягся, готовясь к удару, молясь лишь о том, чтобы смерть была легкой.
Несколько глубоких вздохов. Белка осторожно открыл один глаз.
Он стоял совершенно один.
Никакого монаха.
Нимуэ неслась вниз по винтовой лестнице, мимо бесстрастных вырезанных скульптур, пока сапоги ее не застучали по трещинам мраморного пола. Ленор лежала подле алтаря, одежда ее была вся в крови, а в нескольких футах корчился в луже собственной крови умирающий паладин.
– Мама! – Нимуэ упала на колени рядом. – Я здесь, мама!
Она притянула голову матери на колени и увидела окровавленный кинжал, валявшийся рядом. Мать свернулась, защищая своим телом нечто, завернутое в мешковину и перевязанное веревкой. У подножия алтаря валялся камень: прежде он был в основании, но теперь его достали, чтобы открыть тайник – что бы в том тайнике ни хранилось.
Ленор схватила руки Нимуэ. Волосы ее были растрепаны, лицо в крови, но ясный взгляд и ровный голос не оставляли сомнений в том, что она была в сознании:
– Отдай это Мерлину. Найди его… не знаю как, но найди, – Ленор сунула сверток в руки дочери. – Он знает, что нужно сделать.
– Мама, нам нужно бежать! – замотала головой Нимуэ. – Сейчас! Ну же, мама!
– Теперь это твоя обязанность. Отвези это Мерлину. Это все, что имеет значение.
Нимуэ растерянно смотрела на сверток.
– О чем ты говоришь? Мерлин ведь просто выдумка, я не понимаю…
Прежде чем Ленор успела ответить, в храм ворвался паладин с болезненно-желтым лицом. С его меча капала кровь. Ленор с трудом поднялась на ноги, опираясь на алтарный камень, и подняла с пола кинжал.
– Беги, Нимуэ! – но та застыла в нерешительности, прижимая ценную ношу к груди:
– Я тебя не оставлю!
– Беги же! – закричала Ленор.
Нимуэ сделала лишь несколько шагов к лестнице, когда Красный Паладин преградил ей дорогу. Его тусклые черные глаза метались, будто выбирая между девочкой и женщиной. Ленор, бледная и шатающаяся от потери крови, двинулась на паладина.
– Мама! – вскрикнула Нимуэ, пытаясь ее задержать, но Ленор остановила ее взглядом. Глаза матери были полны любви и раскаяния:
– Я люблю тебя! Мне жаль, что это выпало на твою долю, но ты должна отыскать Мерлина! – Она повернулась и кинулась на Красного Паладина с обнаженным кинжалом, оставляя Нимуэ драгоценную секунду на спасение.