Проклятье Победителя
Шрифт:
Первые два дня были блаженством. Он не помнил, когда ему в последний раз позволяли лениться. Ванна была удивительно горячей, мыло заставило его изумленно вытаращить глаза. В такой густой пене он не мылся уже много лет. Она пахла воспоминаниями.
Его кожа как будто обновилась, и, хоть он держал голову неподвижно, пока другой геранский раб обрезал его волосы, хоть он по привычке поднимал руку, чтобы убрать с лица утраченные локоны, на второй день он осознал, что не особенно возражает. Теперь его обзор стал шире.
На третий день за ним пришел
Раб, у которого не было приказов, гулял по территории. Вход в дом ему был воспрещен, но раб довольствовался видом снаружи. Он пересчитывал многочисленные двери и окна. Лежал на траве, позволяя зеленым стебелькам щекотать кожу, радуясь, что его ладони еще недостаточно загрубели, чтобы чувствовать это. Красновато-желтый отсвет стен виллы постепенно угасал. Раб запоминал, в каких окнах и когда гасили свет. Он смотрел на апельсиновые деревья. Иногда спал.
Остальные рабы старательно игнорировали его. Сначала они бросали на него взгляды обиды, замешательства и тоски. Это не беспокоило его. Когда его направили туда, где спали рабы, в сооружение, которое едва ли чем-то отличалось от конюшен, он сразу разобрался в неофициальной иерархии геранцев генерала. Он стоял на низшей ступени этой лестницы.
Он ел свой хлеб вместе с остальными и пожимал плечами при вопросах о том, почему его не отправили работать. На прямые вопросы он отвечал. Но по большей части слушал.
На третий день он стал составлять мысленный план территории поместья и отмечать на нем хозяйственные постройки: помещения для рабов, конюшни, казармы, где проживала стража генерала, кузню, небольшие склады, маленький домик у сада. Имение было весьма обширным, в особенности учитывая то, что оно находилось в черте города. Раб радовался, что у него есть столько свободного времени для изучения этого места.
Он сидел на небольшом холме возле фруктового сада, и высота позволила ему увидеть идущего от виллы управляющего задолго до того, как тот прибыл. Это принесло рабу удовлетворение, так как подтверждало его недавнее подозрение: если имение генерала Траяна атаковать надлежащим образом, то защищаться здесь будет весьма непросто. Поместье досталось генералу, вероятно, потому, что было самым большим и богатым в городе и идеально подходило для содержания личной стражи и лошадей, но поросшие деревьями холмы, окружающие дом, предоставят возможным врагам недурное преимущество. Раб задавался вопросом: неужели генерал не видит этого? Впрочем, валорианцы не знали, каково это, когда на твой дом нападают.
Раб подавил эти мысли. Они грозили разворошить воспоминания. Он приказал своему сознанию стать замерзшей землей: твердой и бесплодной.
Он сосредоточил свой взгляд на управляющем, взбиравшемся вверх по холму. Пост управляющего имением, как и пост экономки, были одними из немногих из всей прислуги, которые считались слишком важными, чтобы назначать на них геранцев. Раб предположил, что управляющему хорошо платили. Определенно, одет он был богато: в позолоченные ткани, которые нравились валорианцам. Редкие светлые волосы мужчины развивались на ветру. Когда он приблизился, раб услышал бормотание на валорианском и понял, что раздражение мужчины направлено именно на него.
— Ты, — с сильным акцентом сказал ему управляющий по-герански. — Здесь ты есть, лентяй-бездельник.
Раб помнил имя мужчины — Гарман, — но не стал использовать его. Он никак не ответил, просто позволил Гарману изливать свою злость. Его забавляло, как мужчина издевался над чуждым ему языком. Акцент управляющего был смешон, грамматика — того хуже. Единственным его достижением был богатый словарь оскорблений.
— Ты идти. — Гарман взмахнул рукой, приказывая, чтобы невольник следовал за ним.
Раб быстро понял, что его ведут в кузню.
Снаружи ждала еще одна геранка. Раб узнал ее, хоть видел только во время еды и после вечернего звона. Ее звали Лира, и она работала в доме. Симпатичная девушка была моложе его, возможно, слишком молода, чтобы помнить войну.
Гарман начал говорить с ней по-валориански. Раб терпеливо дожидался, пока она переводила.
— Леди Кестрел нельзя беспокоить по поводу того, куда определить тебя, поэтому я… — она вспыхнула, — то есть он, — кивнула она на Гармана, — решил дать тебе работу. Обычно стража генерала сама заботится о своем оружии, а для ковки нового нанимают валорианского кузнеца из города.
Раб кивнул. Существовали серьезные причины, по которым валорианцы редко обучали геранских невольников кузнечному делу. Чтобы понять их, стоило лишь оглядеться в кузне. Любой сразу же заметит тяжелые инструменты и представит, какой силой нужно обладать, чтобы управляться с ними.
— Теперь этим будешь заниматься ты, — продолжили Лира, — если продемонстрируешь достаточные навыки.
Гарман принял последовавшее молчание за ожидание его дальнейших слов. Лира перевела:
— Сегодня ты будешь делать подковы.
— Подковы?
Это было слишком просто.
Лира сочувственно улыбнулась ему. Когда она заговорила, тон голоса был ее собственным, а не чопорным, повторяющим слова Гармана:
— Это проверка. До заката ты должен сделать столько подков, сколько сможешь. Ты умеешь подковывать лошадей?
— Да.
Лира, казалось, огорчилась за него. Она передала его слова управляющему, который сказал:
— Тогда этим он займется завтра. Нужно подковать каждую лошадь в конюшне. — Он фыркнул. — Посмотрим, как это животное справится с теми.
До войны валорианцы восхищались геранцами и даже завидовали — да, завидовали, — им. Теперь же, казалось, эти чары развеялись или были заменены другими. Рабу было сложно в это поверить. Каким-то образом, возможными стали обращения вроде «животного». Каким-то образом, так стали называть его. Это открытие он сделал десять лет назад, но все равно каждый день изумлялся заново. Повторение должно было притупить боль. Вместо этого рана постоянно снова начинала кровоточить. От подавляемой ярости во рту стало кисло.