Проклятье вендиго
Шрифт:
— Она что-то сказала, и вы сказали уже потом, когда не могли уснуть. Я… я слышал, как вы выкрикивали ее имя.
— Я уверен, что ты ничего такого не слышал. Можно дать тебе совет, Уилл Генри? В жизни каждого человека наступает время, когда, как сказал апостол, надо избавляться от ребячества. То, что произошло между Мюриэл и мной, и было ребячеством.
В тот вечер, когда она пришла в наш дом, мне показалось, что он не избавился ни от чего — ребяческого или нет. Он мог велеть себе сделать это — и даже поверить, что сделал, —
— Значит, вы знали друг друга, еще когда были детьми? — спросил я.
— Это выражение относится к вещам, Уилл Генри, а не к человеку. Я не был ребенком, когда мы встретились.
— Она была замужем за мистером Чанлером?
— Нет. Их познакомил я. Ну, если можно так выразиться. Они познакомились из-за меня.
Я ждал, когда он продолжит. Он ел оленину, пил чай и смотрел в какую-то точку прямо над моим правым плечом.
— Был несчастный случай. Я упал с моста.
— Вы упали с моста?
— Да, я упал с моста, — сказал он раздраженно. — Что тут удивительного?
— Почему вы упали с моста?
— По той же причине, что и ньютоново яблоко. В общем, я не разбился, но тогда был февраль, и река была холодная. Я разболелся и с высокой температурой пролежал несколько дней в больнице, где они и встретились. Можно сказать, скорее надо мной, чем из-за меня.
— Над вами?
— Над моей кроватью.
— Она была вашей медсестрой?
— Нет, она не была моей медсестрой. Боже мой! Она была… мы были обручены, если тебе так хочется знать.
Я был поражен. Мысль о том, что монстролог был с кем-то помолвлен, была выше моего слабого понимания.
— Почему ты так на меня смотришь? — требовательно спросил он. — То, что я упал тогда в реку, было случайностью. Если бы не это, я бы, скорее всего, женился на ней и страдал потом гораздо больше, чем от лихорадки. Я по складу характера не приспособлен к этому, Уилл Генри. Только подумай: такой человек, как я, и женат! Подумай о бедной женщине в таком браке. Я не против брака в принципе — он необходим, во всяком случае, в нашей культуре, для выживания вида, — я только против того, чтобы этот институт касался монстрологии. Поэтому я и сказал им не делать этого.
— Не делать чего?
— Не жениться! «Ты пожалеешь об этом, — сказал я ей. — Его никогда не будет дома. Может статься, что однажды он совсем не вернется». Разумеется, оба они не слушали меня. Любовь умеет делать нас глупыми, Уилл Генри. Она ослепляет нас, не позволяя видеть очевидных вещей — в данном случае, исключительно высокого уровня смертности среди монстрологов. Мы редко живем больше сорока лет — мой отец и фон Хельрунг составляют исключение. И теперь время доказало, что я был прав.
Он подался вперед, наваливаясь на меня всей непомерной мощью своей личности. Я невольно съежился и вдавился в стул, чтобы мишень из меня получилась как можно меньше.
— Никогда не влюбляйся, Уилл Генри. Никогда. Независимо от того, пойдешь ли ты по моим стопам, любовь, женитьба, семья будут для тебя катастрофой. Организмы, которыми ты инфицирован — если их популяция останется стабильной и тебя не постигнет участь твоего отца, — даруют тебе неестественно долгую жизнь, такую долгую, что ты намного переживешь детей своих детей. Ты обречен на то, что все, кого ты любишь, умрут раньше тебя. Их не станет, а ты останешься. Будто тебе напророчили это проклятие, ты останешься.
На следующее утро сержант Хок ждал нас в лобби. Вместе мы душевно позавтракали — последняя наша приличная еда на много дней вперед — и вышли на улицу, под затянутое облаками небо, на колючий арктический ветер, которые напоминали, что совсем скоро наступит суровая канадская зима. Наше снаряжение было свалено у коновязи: два раздутых рюкзака с гирляндами лопат, топоров, кастрюль, котелков и прочих принадлежностей; мешок поменьше с едой и пара винтовок «винчестер».
— Пойдем налегке, доктор, — радостно сказал наш проводник. — Так мы выиграем время.
Винтовки напомнили Уортропу, что он забыл в комнате свой револьвер, и он велел мне его принести.
Он положил его в карман своего брезентового плаща и сказал:
— Что ж, тогда давайте пошевеливаться, Хок? Я возьму рюкзак и винтовку. Уилл Генри понесет продукты.
Пораженный, Джонатан Хок сказал ему:
— Ваш мальчик идет с нами?
— Он не мой мальчик, и да, он идет с нами.
Молодой полицейский нахмурился.
— Конечно, это не мое дело…
— Конечно нет.
— Он мог бы подождать нас здесь.
— Уилл Генри — мой помощник, сержант Хок. Я не могу обойтись без его услуг.
— Какие это могли бы быть услуги? — Он испытывал некоторые трудности, пытаясь их себе представить.
— Незаменимого свойства.
— Он нас замедлит.
— Не более чем беспредметный спор на обочине, сержант. Я гарантирую вам, что он полезнее, чем выглядит.
Хок оценивающе и с сомнением посмотрел, как я выгляжу.
— Поверю вам на слово, доктор, но на вид он немного слабоват. Вы больше не в Новой Англии, речь идет о дальней окраине.
Сержант Хок повернулся ко мне.
— В лесу нет чудовищ, мистер Уилл Генри, но есть другие существа, которые с такой же радостью съели бы вас. Вы уверены, что хотите идти?
— Мое место рядом с доктором, — сказал я, пытаясь придать голосу твердость.
На этом он сдался. Он пожал широкими плечами, криво усмехнулся, закинул винтовку за плечо и повел за собой. Он был высокий и шагал широко; он привык к долгим походам по труднодоступной местности, и в последующие дни доктор и я были на пределе своих сил, физических и душевных, потому что он был прав. Мы больше не были в Новой Англии.