Проклятие болот
Шрифт:
А созданная деревня осталась, хоть и без охотничьей заимки – не успели построить. Да и не успел узнать о заимке городской правитель. Дорога к деревне прошла сама собой по путям первых переселенцев. Почти половина пути до Тушпы, до выхода на большой укатанный тракт, проходила по этой лесной трясучей дороге.
Когда на одном особенно большом ухабе, уже практически перед самым трактом, повозка Шинея в очередной раз подпрыгнула и при этом раздался сильный треск, это ни у кого не вызвало особых эмоций. Хвала Нин-Нгирсу, за день ужасной дороги это первая поломка, не сулившая к тому же особых неприятностей – просто лопнула оглобля. Лес – вот он, топор в руки, и через короткое время будет новая оглобля, краше прежней.
Отдельные лучи солнца, хотя и с трудом, но все же пробивались сквозь высоко расположенные кроны разнообразных деревьев, весело играя на капельках недавно
Шиней, взяв топор, направился искать нужное дерево. Под ногами трещали сухие ветки. Птичий гомон, стихший было при приближении грозной на вид, но оказавшейся миролюбивой на самом деле тучи, возобновился с прежней силой. Стройная нужной длины сосенка нашлась почти сразу. Три удара топора – и она, соскочив отрубленным концом с пенька и упершись им в землю, зацепилась ветвями за близстоящие деревья, сойдясь с ними в прощальном объятии. Уцепившись за обрубленный конец, Шиней приподнял его и потянул дерево на себя. Ветки разомкнулись и сосенка плашмя с шумом рухнула на землю. Шиней примерился и, прикинув нужную длину, взмахнул топором, чтобы отсечь лишнюю верхушку. И вдруг до его уха донесся какой-то тоненький писк. Он замер с поднятым топором. Писк повторился. Не выпуская топор из рук, Шиней сделал по направлению писка десяток шагов и пригляделся. Звук шел из-под корней вывороченной ели, нависавших над образовавшейся ямой, укрытой дополнительно сверху толстым слоем лапника. Шиней отбросил лапник в сторону. На дне ямы стояла продолговатая корзинка, обвязанная сверху полотенцем. Когда, не веря себе, ошеломленный Шиней затрясшимися вдруг пальцами сумел развязать и отбросить полотенце, его взору открылся спеленатый, не более половины оборота луны от рождения, ребенок, лежащий на маленькой подушке. Плакать он уже не мог, и только иногда слабо попискивал.
Через несколько мгновений Шинея, держащего в охапке корзинку с находкой, окружила толпа галдящих людей, еще через мгновенье корзинку е него отобрала решительно настроенная и знающая что делать женская половина обоза. Ребенок был немедленно обмыт и завернут снова в неведомо откуда взявшиеся чистые пеленки. Сразу нашлась и кормилица, без всякого стеснения обнажившая одну из больших грудей и поднесшая к ней маленький комочек, который тут же зачмокал губками и присосался к ней. Собравшиеся вокруг люди смотрели на это, затаив дыхание. В других условиях обнажившая при всем народе грудь женщина стала бы объектом всеобщего презрения, даже прожженные девицы легкого поведения не решались это делать принародно. Но ни у кого из собравшихся вокруг людей даже мысли не возникло о безнравственности происходящего. Наоборот, перед ними происходил священный акт спасения невинного младенца от неминуемой гибели. Каждый был готов что-нибудь сделать для него.
Никаких приложенных записок, никаких вышивок ни на пеленке, ни на подушечке не было. Единственное, что нашлось на дне корзинки – небольшое, с полпальца, изображение причудливо изгибающейся змейки. Разговоров о случившемся хватило надолго. Люди гадали, что могло случиться, но понять ничего не могли. Как могла оказаться корзинка в глухом лесу, вдали от хоженых дорог? Кто ее оставил и почему обрек ребенка на неминуемую гибель? Все вопросы в конце концов остались без ответа. С течением времени другие дела отвлекли людей и происшедшее было потихоньку предано забвению.
Шиней никому не отдал найденыша и при всеобщем молчаливом одобрении сам занялся воспитанием Гардиса, как он его назвал, изливая на него нерастраченные доселе отцовские чувства. Безделушку-змейку, найденную в корзинке, он повесил на тоненьком ремешке, продетом через дырочки ее ноздрей, на шейку ребенку, справедливо рассудив, что эта игрушка принадлежит именно ему и по этой причине продаже не подлежит.
Еще через две зимы страшный лесной пожар уничтожил деревню. Шиней, пролежавший с маленьким сыном на руках по шею в ручье, закрываясь от летевших со всех сторон огненных жгутов одеялом, которое он непрерывно поливал водой, оказался среди уцелевших. Оставшиеся в живых погорельцы, собрав немногое уцелевшее добро, разбрелись кто куда.
Потеряв все свое имущество, Шиней подался на другой конец Наири. и осел в столице, городе Сугунии. Руки у него были мастеровые, на всевозможных стройках зарабатывал неплохо, и, в конце концов, сколотив необходимый капитал,
Торговля здесь пошла веселее, хотя и не принося большие деньги, но позволяя ему с приемным сыном более-менее сводить концы с концами – оплачивать съемное жилье и услуги домработницы, одеваться и питаться в дешевых тавернах.
Вместе с приемным отцом возмужавший Гардис разъезжал по окрестным деревням, предлагая дешевые чашки, ножи, топоры, ткани и прочую нужную в хозяйстве мелочь. Двадцать пятую зиму разменял уже Гардис, когда в одну из таких поездок на них напала небольшая банда из полутора десятков человек. Шинея, схватившегося было за меч, зарубили сразу. Гардис, защищаясь, вырвал из креплений оглоблю, окованную с обеих сторон, и ею быстро перебил половину нападавшей шайки. Ужаснувшись потерям, поразмыслив, что такого бойца надо срочно привлекать на свою сторону, главарь, приказав разбойникам отступить, вступил с ним в переговоры.
После гибели приемного отца возвращаться тому было некуда и терять нечего. Уже вечером следующего дня Гардис, похоронив Шинея, вместе с новыми товарищами пил дешевое пойло, называемое высокопарно его поставщиком, содержателем небольшой таверны и по совместительству скупщиком награбленного, «вином вождей». Продавал, естественно, втридорога, а покупал втридешево, но какой торговец не будет блюсти собственную выгоду? А так как обычно грабилось легко и чужое, его грабителям было не жаль. Сегодня дешево отдали? Ну и что ж! Завтра награбим в три раза больше и, соответственно, выручим в три раза больше!
Гардис быстро вошел в курс дела, немного поразмыслил, и через две луны главарь шайки случайно оступился и при падении сломал себе шею, одновременно напоровшись на собственный кинжал. Пьяный был, с кем не бывает? Никого особенно не заинтересовало, как это он умудрился со сломанной шеей дважды попасть себе ножом прямо в сердце. Решили, что падая, он перекатывался, каждый раз напарываясь на кинжал. Тут же, у вечернего костра, выбрали нового атамана. Как никто другой на эту роль подходил именно Гардис – ну кто мог составить ему конкуренцию из менее чем десятка пьяниц? Тем более, что на его стороне были два самых сильных бойца шайки – два брата-близнеца Ридон и Над, прикормленные Гардисом и за прошедшее время ставшие абсолютно преданными ему, как две цепные собаки, готовые на все за хозяина. Правда, объявился и соперник на вакантное место главаря – самолюбивый, считающий себя умнее и выше всех других, из-за чего постоянно с кем-нибудь находившийся в конфликте, разбойник по кличке Жога, заработанной им из-за обширного ожога, полученного много лет назад. Тогда, нагрузившись местным паленым крепчайшим с ног сшибающим настоем, он полез во двор к одной вдовушке, желая дать ей утешение, и, не встретив взаимности, получил от нее поленом по голове. Не удержавшись на ногах, отвергнутый ухажер сел прямо в разложенный костер, на котором кипятилась вода для стирки. Промасленные, давно не стираные штаны его вспыхнули, как свеча. Жога с воплями попытался вскочить и тут же опрокинул на себя котел кипятка… Многочисленные ожоги от огня и кипятка со временем зарубцевались и по большей части прошли, но кличка намертво пристала к неудачливому Жоге. Он единственный попытался составить конкуренцию, а когда ничего из этого не получилось, во всеуслышание объявил, что «чихать он хотел на всяких атаманов», и что никто ему не указ.
Гардис не собирался долго готовиться к дальнейшему. План действий был уже готов. Уже через день в шайке были заведены новые порядки. Никаких пьянок и продажных женщин, по крайней мере, на первое время. Абсолютное послушание новому атаману – закон. Попытавшийся было возразить Жога послужил примером того, что будет с ослушником. Тем более, что именно Жога в свое время нанес роковой удар приемному отцу Гардиса. Нетолстую осинку двое братьев гладко обрубили топором, заострили. Гардис приказал присутствовать всем членам шайки. Братья выволокли связанного, ничего не понимающего, с завязанным ртом Жогу и насадили его на кол. Кол подняли и вкопали в подготовленную яму. Члены шайки моментально протрезвели, глядя на мучительно дергающееся на колу мычащее тело. Бежать им было некуда. В случае поимки их на любой дороге стражниками они стали бы таким же, как то, что они видели сейчас, украшением местного пейзажа. Это все прекрасно знали и понимали.