Проклятие Деш-Тира
Шрифт:
Его слова услышал Диган, снявший шлем, чтобы поправить оперение, смятое низкими ветвями.
— А почему это должно быть трудным? — удивленно спросил он.
— Война против кланов Стейвена не может быть легкой.
Гнадсог смачно сплюнул на землю.
— Да, не может.
— Возможно, сейчас этими варварами командует отнюдь не предводитель, — бесстрастно произнес Лизаэр, слегка опираясь обеими руками на рукоять меча.
Гнадсог прокашлялся.
— Ваш вороватый хорек-чародей и впрямь умен. Недаром вы на разные лады пели об этом
Равнодушный к тому, как его высочество воспримет столь дерзкие слова, Гнадсог усмехнулся, обнажая желтые зубы.
— Вы и господин Диган поедете в арьергарде второй дивизии. И если мы вернемся назад и вам удастся выставить городских правителей полными дураками, что и есть на самом деле, — что ж, тем лучше. Я предпочитаю быстрые атаки с использованием численного превосходства. Ну а если мы тут завязнем и угробим большую часть армии, вы всегда сможете меня разжаловать. В таком случае я рискую лишь своей пенсией, а не вашими головами.
Нахлобучив шлем и поигрывая поводьями, Диган выжидающе глядел на капитана. Он был похож на статую, облаченную в дорогостоящую амуницию.
Опытный в придворных интригах Лизаэр сразу сообразил, что из уст Дигана сейчас посыплются неуместные возражения, ибо озабоченность Гнадсога была вполне искренней. Просто бравый вояка не умел и не любил изысканно выражаться.
— Здравый смысл еще никому не грозил потерей пенсии, — дипломатично произнес принц.
Затем, потрепав лошадь по шее, он улыбнулся Дигану.
— Поскольку я говорил вашим сановникам чистую правду, мы действительно поедем позади. Вне зависимости от того, удастся или нет захватить этот лагерь врасплох, а также независимо от того, находится ли там Аритон, мы должны ожидать его магических контрдействий. Наше присутствие может понадобиться для воодушевления солдат.
— Моя сестра сочтет вас малодушным, — процедил сквозь зубы Диган.
— Что ж поделать, — не переставая улыбаться, ответил Лизаэр. — Пусть лучше она бросит этот упрек мне в лицо, чем будет оплакивать мою гибель.
Пришпорив гнедого, он направился к берегу, где как раз проходили солдаты второго отряда, сворачивая в долину. Диган раздраженно поправил шлем и натянул обвисшие поводья. Когда главнокомандующий удалился на достаточное расстояние, Гнадсог снова плюнул, теперь от искреннего восхищения.
— До чего же эта знать любит наряжаться, — посетовал он, обращаясь к младшему командиру, дожидавшемуся приказа выступать. — Но этот наследный щенок обходителен, ничего не скажешь. Может, в сражении от него мало толку, и все же не хотел бы я иметь его своим врагом.
Младший командир, не зная что сказать о столь высоких особах и опасаясь наговорить лишнего, пожаловался на засилье комаров.
— Ладно, — теряя терпение, сказал Гнадсог. — Труби сигнал к выступлению! Варвары заждались. Нутром чую. Так что поторопимся устроить им кровопускание.
В зелени леса исчезали реющие знамена и сверкающие на солнце копья и пики второй
Откуда-то с холма в ответ прокричала другая сойка. Скрываясь в тени деревьев, Каол велел шестерым мальчишкам убираться подальше от опасного места. Лицо его для маскировки было перепачкано древесным углем.
— Путь свободен, — торопливо прошептал он гонцу, дожидавшемуся вестей.
Гонец беззвучно исчез; ни прутика не хрустнуло под его сапогами из мягкой оленьей кожи. Отогнутые ветки встали на место, и сквозь просветы в трепещущей на ветру листве Каол продолжил наблюдение за итарранской армией, методично подсчитывая проходящие шеренги.
По берегу и по долине двигались внушительные отряды. Наверное, итарранские солдаты все еще надеялись на быструю и легкую победу. Подумав об этом, Каол усмехнулся.
Крик третьей сойки донесся со стороны болот.
— Пора, — негромко произнес Каол.
Он дважды махнул рукой, подавая условный сигнал. Ближайший к Каолу дозорный передал сигнал дальше, и тот побежал по живой цепи, пока не достиг высохшего русла, которое подобно шраму перерезало холм.
— Эгей! — крикнул погонщик у запруды.
Он слегка щелкнул кнутом. Могло показаться, что где-то просто обломилась ветка, но четверка лошадей, впряженных в общее ярмо, послушно сдвинулась с места. В густо смазанных желобах деревянных блоков бесшумно натянулись веревки. Нехитрый механизм удвоил тягловую силу лошадей, и начали смещаться массивные бревна, подпиравшие запруду. Ее водная гладь была завалена заостренными древесными стволами. Погонщик вновь щелкнул кнутом. На лошадиных шеях проступили вздувшиеся жилы. Животные сделали еще несколько шагов, глубоко увязая копытами в рыхлой земле.
Одна из подпор подалась и упала, другие качнулись. Запруда накренилась, и ее бревна мгновенно потемнели от первых прорвавшихся струй. Пока бревна трещали и рушились, погонщик успел выпрячь лошадей, и те пустились легким галопом вверх по склону.
Вода стремительно их нагоняла. Обильные весенние дожди, лившие в последние недели, успели заполнить запруду почти до краев, и теперь вода, обрадовавшись свободе, устремилась вниз. Поток рокотал, пенился, то и дело обнажая острые зубы бревен. Он ширился, словно намеревался унести с собой и лошадей, и погонщика. Тому едва удавалось сдерживать испуганных животных. Но буйство водной стихии, увлекающей за собой, будто щепки, стволы берез и бузины, рождало в самом деширце не страх, а ликование. Он знал: одновременно были высвобождены воды еще пяти запруд на сухих руслах, спускавшихся к Талькворину. И везде бешеные потоки несли с собой десятки заостренных бревен. В считанные минуты река и ее берега превратились в ревущую, грохочущую и совершенно неуправляемую водную стихию.